всю длину после захода солнца. Такая форма одежды была утверждена в гарнизоне для летнего периода года, чтобы облегчить несение службы в жаркие часы, но все равно армейская ткань промокала от пота. Казалось, что из‑за влаги чёрные и серые кляксы патрульного камуфляжа стали ещё темнее. Бронежилет привычно натирал массивное туловище сержанта, лямки легли в малозаметные борозды на плечах, скрытые одеждой: полк охраны «Объекта 80» долго и часто пребывал в состоянии боевой готовности, при полной экипировке. У правой ключицы, на клипсе, держалась потрескивающая, хрипящая рация. Её тонкую черную антенну периодически касался стебель осоки, кончик которого лениво жевал курносый светловолосый Вавилов.
Худой, сутуловатый ефрейтор шёл левее, по обочине дорожного полотна. Уставший, с винтовкой на плече и тяжёлым «броником» на теле он, скорее, волочил ноги, чем переставлял их. Каждый второй‑третий шаг получался с шорканьем из‑за «разболтанной» походки парня. Его длинный тонкий нос всю дорогу был желанным местом для комаров. Изредка Коваль сгонял их своими вытянутыми костлявыми пальцами.
– Слышь? – спросил сержант, смотря на окрашенные закатным солнцем облака.
– М? – то ли простонал, то ли промычал Коваль.
– Или мышь? – в голосе Вавилова слышалась скрытая издёвка.
– Что? – ефрейтор, наконец, очнулся от монотонной ходьбы.
– Чё скис, мля, Ковыль? – приказным тоном, в шутку гаркнул коренастый спутник. – О «барабашках» волнуешься?
Коваль, не меняя шаг, перевёл задумчивый взгляд с сержанта на массивы складов вдали. Тяжело выдохнув, он ответил:
– Да. Немного.
***
Пару часов назад у одной из рот полка охраны был ужин. Столовая встретила дежурные патрули 3‑й смены привычным тошнотворным запахом варева. Раздача – полоса из длинного металлического столика шириной в поднос – была границей между ищущим и искомым, желающим и желаемым, ватагой голодных, потных вояк и кастрюлей котлет. В этом небольшом зале каждый боец в порядке очереди получал белые тарелки с едой и, продвигая поднос по зеркальному покрытию из нержавеющей стали, забирал кружку с чаем в конце раздачи. Затем военнослужащего ждала скамья из листа ДСП, прихваченного несколькими винтами к железному каркасу. За таким небольшим столом на восемь человек, среди братьев по оружию и товарищей по обжорству, Коваль мог ощутить истинное счастье. Для него подобное стало привычным: шесть месяцев в строевой части отбили напрочь привычку выбирать еду, одежду, социум, а ещё два месяца в статусе контрактника здесь – в «восьмидесятке», окончательно сделали единственной дорогой в рай потёртый розовый кафель пола в столовке. Каждая ложка супа, кружка чая, крик: «Рота подъём!», очередной заполненный патронами магазин винтовки, оставляли всё новые и новые камуфляжные кляксы на его душе, на его образе мыслей. Казалось, что другой жизни никогда и не было.
Поставив винтовку к стене рядом со скамейкой, ефрейтор Ковыль – такое прозвище закрепилось за ним в роте охраны – сел за