что подъеду, а они тут копаются…
Мать оборонялась:
– Ты раньше приехал, чем обещал.
– Ничё не раньше. Как раз, – говорил тот.
Он поднял с земли картофелину и бросил в ведро. На другой руке у него не хватало нескольких пальцев: в детстве он подсказал старшему брату, где надо рубить топором.
Мешки вскоре наполнили, Ножовкин закинул их в телегу. Лошадь напряглась и пошла к дороге. Городьбу привели в прежний вид, и дядя Ваня, заставив всех сесть в телегу, забрался сам и тронул коня. Чё тут везти-то. Пять мешков всего.
Мать сидела с ним впереди. Конь равнодушно тянул телегу, а Ножовкин, примостившись сзади, смотрел, как тянется от телеги дорога.
Они свернули в парк и колотились теперь колесами на сморщенных корневищах. На пути попадались лужи. Вода стекала с блестящих ободьев. Ножовкин давно не ездил на лошади и теперь удивлялся, как журчит вода, как они клонятся в разные стороны, как скрепит телега, как ворчат о чем-то дядя Ваня с матерью. Хорошо им тут!
– Ну, давай, Сережка! Таскай материн урожай! Вон ты какой сильный!
Дядя Ваня подпятил к воротам телегу, и Ножовкин принялся бегать туда и обратно, таская мешки на терраску. Пять раз сбегал. Разбежался в шестой, но нести уже было нечего – в телеге лежал лишь клок соломы для мягкости, прикрытый куском брезента.
– Дядя Ваня, ты так и не пьешь? – спросил Ножовкин, утираясь платком от пота.
– Как бросил, так и не пью, – щурился дядя Ваня.
– И не куришь?
– Так я не курил никогда. А ты разве куришь?
– Начал недавно…
– Зря. Брось.
Из дома вышла мать и согнулась вопросительным знаком перед Гуськовым:
– Сколько с меня?
– Малышу на овес, – ответил тот, но по лицу было видно, что он и больше возьмет – только предложи. Мать вынула из кошелька две бумажки и протянула. Тот скомкал их и сунул за пазуху, ближе к сердцу.
– Ну, я поехал.
– Может, чайку? – гоношилась мать.
Но двоюродный брат уже теребил вожжи:
– Сами приходите! – Подпрыгнув, он сел в телегу, устроился на брезенте. – Вера обещалась приехать – посидим. Все-таки сестра тебе тоже приходится… – Он мигнул Ножовкину хитрым глазом. – Только обязательно. В бане помоешься…
Ножовкин проводил глазами повозку, пока та не скрылась за поворотом, вернулся в дом. Вдвоем они опустили картошку в подполье. Всего и дел-то пятнадцать минут.
– Хватит мне, – рассуждала мать.
Она поднялась из подполья, опустила крышку.
– Вот тут вот, – она чиркнула ногтем по углу крышки, – сделаешь мне дырку побольше.
Ножовкин удивился. Куда еще-то! Здесь же есть уж одна.
Оказалось, дырка для кошки маленькая – хребтом задевает. Нога передняя не гнется – вот ей и тяжело.
– Её девчонки крутили за лапки и вывернули одну…
Мать показала пальцами, как кошку вращают через голову, словно гимнаста, держа за передние лапы.
– Она когда пьет из черепушки, то лапу назад вытягивает, чтоб нагнуться…
На