ты и гусь! – ругался Ножовкин, просыпаясь под вечер. – Второй день на исходе, а ты всё в кровати!»
Шел десятый час, но было еще светло. Матери дома не было. Ножовкин вышел на крыльцо и закурил, четко соображая, что надо бы бросить это занятие – ведь до этого он не курил.
Он бросил сигарету возле крыльца, не докурив.
Мать бродила по огороду, потом подошла к крыльцу:
– Смотрела, куда нам сарайку поставить. Может, там? – Она указала рукой в сторону забора. – Или, может, вот тут.
Она развела руки, глядя в землю.
– Я бы к дому пристроил, – решил Ножовкин. – Вышел на крыльцо – и вот он, сарай.
Мать обрадовалась:
– Правильно! Почему я в огороде-то хотела. Это меня Прибавкин с ума свел. Орет: «Давай переносить, пока зима не застала!»
Ножовкин стал прикидывать. Здесь вот можно под крышу подвести, вплотную к дому. Слеги продлить к воротам – и получится дворик. Или хотя бы навес…
– Опять тебе тяжести таскать, – вздыхала мать.
По тропинке от своего крыльца подошел Прибавкин – с самокруткой в зубах.
– Поставил хлеб печь, – сказал. – Баня готова. Иди, пока жарко…
Мать вновь развела руками:
– Вот, Николай Иванович, думаем, где нам сарайку поставить. Может, вот здесь?
Она взглянула на него в ожидании ответа, а тот улыбался.
– Ты хоть не против будешь, – продолжала мать.
– Вы хозяева – вам и решать, – ответил тот. – Я хотел вам предложить это же место, но вы опередили.
Втроем они стояли и обсуждали предстоящий ремонт, переброску сарая. Осматривали площадку под возведение. Говорили, что дело это не займет больше двух дней, что это даст даже экономию, поскольку надо построить всего три стены, и что погода еще постоит хоть немного.
– Должна, но бывает, что не обязана, – сомневался Ножовкин.
– Не должно так рано снегу ложиться.
– Бетон бы залить…
Ножовкин подался в дом собирать белье. Мать принесла из кладовой березовый веник и зеленый пластмассовый тазик.
Около бани его встретил Прибавкин. Баня вдоль стен оказалась привалена сучьями вперемешку с истлевшими досками.
– Из стайки переделал, – хвалился Прибавкин. – Здесь же вообще ничего не было, а мыться надо. Сам-то я в двухэтажке жил. – Он показал рукой через дорогу. – Там у меня квартира, но с женой не живем…
Он приоткрыл банную дверь, оттуда валил пар.
– Вот здесь выключатель, если темно будет. Иди, мойся…
Ножовкин вошел в предбанник. Виднелись свежие пропилы, протёсы. Доски – одно гнильё, пол сырой. Под потолком, касаясь головы, горела лампочка без абажура.
Ножовкин стал раздеваться, стараясь не задевать головой лампочку.
В бане, напротив двери, оказался полок. Всё верно. Так и должно быть. Печка, водяной бак и отсек для камней.
Ножовкин взял ковш, зачерпнул кипятка и плеснул на каменку. Привычно обдало паром, но пар как-то быстро рассеялся, словно его и не было. Распарив веник, Ножовкин слегка похлестал себя, вымылся, вышел в предбанник и здесь присел, глядя в половые