времени давно убитый, грустно сидел в кресле-качалке, слегка покачиваясь в такт мерного тиканья старого будильника, глядя в окно.
– Меня убили, – констатировал он уже известный факт. И слегка пожал плечами, будто не понимая за что.
Но он и в самом деле не понимал.
– Надеюсь, ты не мучился, – ответил ему я, потирая заспанные глаза.
– В жизни мучаешься дольше, – сказал он, слегка шмыгнув носом, и по щеке у него скатилась небольшая слеза, сверкнув в отблесках света фонаря.
– Ты запомнил, как он выглядел?
Еще никогда мне не приходилось разговаривать с мертвыми, даже во сне. Мертвые, как и многие живые, обходили меня стороной, а если чуточку и приходили в снах, почему-то никогда не заводили разговоров. Для них я был неинтересным собеседником.
– Его все запоминают. И все видят. Черная куртка, медицинская маска на лице, желтый бокс, который он открывает, чтобы…
С каждым словом он все больше растворялся в сумраке комнаты и последние слова усопшего потонули в безвестности, после чего я открыл глаза уже в реальном мире, где за окном ярко светило солнце, было морозно и на мгновение показалось, что пришла зима.
Планов у меня, кроме начиток заказанных книг, не имелось. Обстоятельства прошедшей ночи до сих пор казались немного иллюзорными, словно мне приснился какой-то очень реалистичный сон. Но все произошедшее не было ночной дремой, как бы того не хотелось. Привыкнув к чтению печатного слова, я и отправился в киоск, чтобы купить свежую прессу. В стране, где количество бумажных изданий каждый год катастрофически сокращалось, также как и точек их продажи, купить и читать свежую газету, пахнувшую типографией и трудом людей, не спавших всю ночь, выпуская издание, было приятно. К счастью, в крупных городах еще оставались пару местных изданий, которые не менее оперативно, чем интернет сообщали новости, а главное, сообщали их точно, без допущения непроверенных подробностей.
Поэтому после утреннего моциона за прессой, я вернулся в дом, позавтракал, и прочел статьи, частично посвященные не только загадочному убийце, но и мне.
Итак, ночью убита двенадцатая жертва, у следствия по-прежнему не было версий, а единственный свидетель, то есть я, назывался важным шагом в продвижении расследования к финальной точке. Эти слова записали со слов высокого руководителя Следственного комитета, некой Аллы Манжос.
Правда, я являлся не таким уж и важным свидетелем, благодаря мне чумного доктора не поймали, и ничего нового в облике загадочного убийцы не увидели. Следовательно, прекрасная руководительница комитета нагло врала. И вранье было ничем иным, как откровенным бессилием в деле поимке подонка. Между тем страх и недовольство жителей города, и естественно недовольство кое-откуда сверху, только нарастало.
Я бросил газеты на старенькую прикроватную тумбу, и решил навестить свою возлюбленную, не в силах оставаться дома.
Ее звали Фаина, и наша любовь состояла ни в коем случае не в платонической связи, а исключительно в духовной.