за столиком с шахматами, сидит Семен Никитич Годунов.
Хоть и приходился он государю дальней родней, но дьяк знал, что жалует его Борис более ближних. Будучи главой сыска, отличался Семен Никитич по части наушничества, умело потворствовал доносительству слуг на господ, детей на отцов, жен на мужей. Сухонький, маленький, в непомерно большой горлатной шапке и в столь же непомерно большой бобровой шубе, в которой не видно было его тщедушного тела.
В горницу вошел, кланяясь и прижав широкополую шляпу к груди, Каспор Фидлер, одетый в черный кургузый камзол с отложным белым воротником и такие же кургузые штаны черного цвета, худые кривые ноги обтягивали белые чулки.
– Что он бормочет? – нетерпеливо спросил Борис.
– Приветствует твою милость, – пояснил дьяк.
– Потом! Потом! Пусть сделает что-нибудь!
Фидлер подошел ближе, пристально поглядел на царя и, повернувшись к младшему брату, что стоял поодаль и держал в руках кожаный сундучок, рукой подозвал его. Достав из сундучка какой-то флакон, с поклоном подал его государю.
– Что это? – подозрительно спросил Борис.
– Говорит, надо понюхать из сего сосуда, – перевел дьяк. – Очистит мозги.
Борис поднес открытый врачом флакон к носу и осторожно вдохнул. Запах был настолько резким, что он закашлялся, а из глаз потекли слезы.
– Он что, отравить меня захотел! – закричал, было, Борис. Но, неожиданно почувствовав облегчение, вдруг улыбнулся: – Лучше стало! Ай да лекарь, дай Бог тебе здоровья.
Фидлер тем временем решительно расстегнул белое парчовое, отделанное золотом верхнее одеяние государя, а также ворот рубахи, осторожно пощупал взбухшие на шее вены, потом приник ухом к рубахе, вслушиваясь в удары сердца, наконец, крепко взял царя за запястье руки и покачал головой, что-то сказал, полуобернувшись к дьяку.
– Что он говорит? – капризно спросил Борис.
– Спрашивает, не испытываешь ли ты удушья, особенно ночью во сне?
– Испытываю, из-за этого плохо сплю, – хрипло с испугом сказал Борис. – Откуда он узнал? Не колдун ли он?
– Говорит, что узнал по твоим жилам. Бывает, что сердце колотится.
Фидлер произнес еще несколько фраз, потом отошел и поклонился.
– Болезнь у тебя серьезная, государь, – перевел Власьев. – Лечить надо долго, настоями из трав.
– Ты ему скажи, что в царском саду растут все аптекарские травы, пусть посмотрит.
– Говорит, что будет подбирать.
Фидлер с братом, пятясь, удалились, оставив государю флакон, из которого он периодически вдыхал запах. Борис, расслабленно смежив веки, дал знак рукой, отпуская дьяка. Власьев поднялся, однако, вместо того чтобы уходить, напротив, подошел к царю вплотную и тихо, с потаенной дрожью произнес:
– Не вели казнить, батюшка государь.
– Чего еще?
– В Польше по корчмам слух пошел, будто там объявился царевич Угличский…
Бориса