удивилась Елена Николаевна.
Тут же завязалась дискуссия – может ли молния распознавать букву, с которой начинается имя дозорного, или это всего лишь фантазия предводителя. Я заметил, что на каланчу следовало бы ставить в дозор какую-нибудь Евдокию, поскольку ее в отличие от Агапки уж никак в Нюшеньку не переименуешь.
Все гусары расхохотались, рассмеялась с ними за компанию и Елена Николаевна. И удивительное дело – на этот раз она даже улыбнулась мне. Ее супруг это заметил, и на щеках его выступил румянец досады. Он понял, что его план – представить меня чудовищем – затрещал по швам. Более того, он понял, что его жена даже заинтересовалась мною. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь женщины обычно предпочитают скучным и правильным господам других. Даже если эти другие похожи на монстров.
– А еще у нас есть и другая достопримечательность! – воскликнул кто-то из гусаров. – А именно кузнечиха Ганна! Она…
– Кха, кха, кха, – сказал штабс-капитан Щеглов.
Гусар понял, что сболтнул лишнее при даме, и обеими ладонями быстро закрыл себе рот. Все разом посмотрели на меня и опустили глаза. Быстро глянула на меня и Елена Николаевна. Я понял, что Тонкоруков рассказал ей даже и про мою баталию с кузнечихой. В комнате повисло тягостное молчание. Даже и вилки перестали звякать, точно все внезапно увидели, что на столе среди блюд лежит какой-нибудь дохлый енот.
– А что, правду ли говорят, что эта самая Ганна уродлива? – вдруг нарушила тишину Елена Николаевна и насмешливо посмотрела мне в глаза.
Гусары только запыхтели, никто не решался заговорить на такую скользкую тему. Тогда я встал и сказал:
– Ганна прекрасна!
– Даже так? – удивилась Елена Николаевна. – Однако я слышала другое…
– Тот, кто сказал вам другое, ничего не понимает в женщинах и не умеет по-настоящему ценить их, – сказал я.
Тонкоруков понял, в чей огород я бросил камешек, и покраснел еще пуще.
– Более того, скажу вам, прекрасная Елена Николаевна, тот, кто сказал вам, что Ганна уродлива, сам урод. В моральном, разумеется, смысле, – продолжал я. – Ведь только моральный урод может оскорбить женщину, даже если она и простолюдинка.
Гусары одобрительно зашумели, а Елена Николаевна опустила глаза.
Ее муж сидел как на иголках и красный, точно вареный рак. Тут на середину комнаты выскочил штабс-капитан Щеглов. Он понимал, что дело идет к скандалу, и решил во что бы то ни стало не допустить этого.
– Господа, господа! – воскликнул штабс-капитан и изо всех сил стукнул ногой об пол, чтобы уж все обратили на него внимание. – А не сыграть ли нам в какую-нибудь игру?! В стос, например! В фанты! Или же – в «хотилицы»? Преотличная игра «хотилицы»!
– Во что, во что? – изумились гусары. – В какие хотилицы? Что это за игра?
– Видите ли, господа, это очень интересная и пользительная для развития товарищеских чувств игра! – Щеглов рыскал по комнате глазами в надежде встретить среди нас поддержку. – Все мы становимся по двое, как бы в две шеренги, а один водит… Ну, к примеру,