«Мой дорогой друг, не мог дозвониться до тебя. Мы в „Пушкине“. Ждем. Приезжай».
Раз «мы» – значит набрал уже целую свору. Ну конечно, он же собирался днем заехать на свою выставку, недавно открывшуюся, чтобы встретиться с легендой русского театра и кино и к тому же своей горячей поклонницей, а там, естественно, все эти его нестерпимые журналистки, писательницы, секретари, предприниматели с грандиозными проектами вечных двигателей. Пополнять эту дивную свиту Гладьев не собирался.
– Да пошел ты… – проникновенно рявкнул он в трубку, которую отшвырнул так, как будто никогда больше не собирался ею пользоваться.
Вечер был испорчен из-за босяцкой необязательности Микиса, точнее, из-за хаоса, который творится у него в голове и в жизни. И все же, как ни странно, но раздражение стало проходить. Что-то импонировало Гладьеву в этом человеке, и он даже мог это «что-то» сформулировать.
Дружеские отношения завязались случайно, но основательно, и произошло это буквально в один день. Много раньше описываемых событий какие-то дела привели Гладьева на Тверскую. Надо было встретиться с режиссером, обсудить направление поисков спонсоров на постановку новой пьесы в одной из антреприз. Разговор вышел пустой, не приведший ни к какому решению. Настроение было подавленное. Все складывалось не так, выплескивалось из рамок устоявшейся жизни и отношений. К тому же жуткий душевный дискомфорт из-за вчерашнего ультиматума Любы, любимой женщины, если конечно Святослав вообще способен на такое чувство, как любовь. После смерти жены, которую Гладьев тяжело переживал, Люба как-то незаметно заняла место близкого человека, но спонтанные встречи перестали ее устраивать, и она поставила вопрос ребром: либо они становятся мужем и женой, либо расстаются.
Это было неожиданным поворотом в их отношениях. Гладьев считал, что именно эта женщина понимает, что он не такой, как другие. Он – Художник, а не какой-нибудь служащий банка и не может связывать себя никакими узами и обязательствами. Она не поняла, что официальная фиксация брака разрушит в нем всякие чувства.
В свое время он уже состоялся как муж.
Теперь все. Он должен быть свободен. Как ни тяжело, но Гладьев выбрал разрыв. Другого и быть не могло. В конце концов, сколько еще таких Люб будет в его жизни и нужно быть распахнутым навстречу потрясающим сюрпризам судьбы. Он не хочет и не будет жениться ради того, чтобы в старости было, у кого стакан воды попросить.
У него этой старости просто не будет, он…
– Приветствую вас, дорогой друг, – неожиданно прервал его размышления какой-то знакомый голос.
Гладьев очнулся, и вяло ответил на приветствие, не замедляя шага. Ему не хотелось вступать в необязательный диалог, надевать узнаваемую маску, но знакомец вдруг отбросил светский барьер ритуального трепа и вдруг сказал:
– Слава, никакие расставания не стоят жизни. Я очень легко прощаюсь с женщинами. Да, в какой-то момент кажется,