Птичник № 8. Деб Олин Анферт

выглядывали из-за забора и бросали во двор вытянутые силуэты безжалостного света. За домом все сияло от дождя, который, по-видимому, приходил и успел убраться, пока она спала. Небо было уже чистым, оно раскрывалось, утро приближалось, но еще не настало.

      Кливленд поняла, как это сделать. Счастливая ферма Гринов. У них там был кое-кто, кому эта мысль уже наверняка приходила в голову.

      Она откинулась в шезлонге, укрылась шерстяным пледом и взяла телефон. Отправила сообщение Джейни: Только не один птичник, а вся ферма целиком. Закрыла глаза, вслушалась в тихий гул соседских охранных огней, похожий на тихий гул ее собственного мозга. Оливия с благодарностью кивала из могилы. Кливленд свернулась клубочком и лежала на боку, пока после восхода солнца муж не раздвинул стеклянную дверь и не спросил:

      – Ты чего здесь делаешь?

      И она сказала первое, что пришло в голову:

      – Мечтаю.

* * *

      Конечно, Джейни не могла этого знать, но, если бы она осталась, если бы не уехала от матери, не вбила себе в голову убежать и найти отца, ее мать все равно погибла бы в тот день в автокатастрофе. И Джейни была бы с ней. Они бы ехали в “Икеа” за цветочными горшками и садовыми стульями, но вместо горшков и стульев Джейни увидела бы, как мать умирает на автомобильном мосту, а сама она остается в живых. Она бы не переехала в Айову (хотя в конечном итоге, когда ей было тридцать, все же познакомилась бы с отцом, и они бы дважды пообедали в “Айхоп”). Вместо этого она бы отправилась жить к лучшей подруге матери Джуди, и не гнев двигал бы всеми дальнейшими поступками Джейни, а безграничное горе. Она бы до конца школы продолжила участвовать в соревнованиях по шахматам и осталась бы в команде дискуссионного клуба. Поступила бы в колледж. Изучала бы там политику и философию и подала бы документы на юридический.