убит подкупленным телохранителем.
– Так, значит, теперь не он правит Македонией? – оживилась Арпата.
– Как может покойник править чем-либо? – Парменон рассмеялся своей шутке, как будто ничего смешнее в жизни не слышал. – На трон взошел Александр, сын Филиппа. Но он еще молод и неопытен, а учиться политике парню некогда. Фракийцы и греки воспользовались моментом и начали борьбу за отделение.
– Понятно. Это хорошо.
– Ничего хорошего нет в том, что рушатся государственные устои, – возразил Парменон обиженно. – Послушай, нельзя ли погасить курильницы? У меня голова кругом от дыма идет. Что это за трава такая?
– Особая трава, – ответила Арпата. – Пьянит не хуже вина, посол.
– Да, – согласился он и потянулся к ней.
Она хлопнула его по руке, позвала стражу и велела вывести гостя. Он был таким размякшим и обессилевшим, что даже не сопротивлялся. Его бросили на землю рядом с лошадьми, и он, бессмысленно улыбаясь звездам, уснул. Арпата долго пила воду, а потом выливала на голову ковш за ковшом, пока действие дурман-травы не прекратилось. В ту ночь она спала крепко и спокойно, как младенец. А наутро, облачившись в одежды для верховой езды, вышла к македонянам. Все пятеро были раздеты догола и отхлестаны плетьми до кровавого мяса.
– Как смеешь ты поступать так с послами? – выкрикнул Парменон, брошенный к ее ногам.
– Вы обманули меня, – сказала она. – Вы назвались послами Филиппа, но его нет в живых. Это значит, что вы просто самозванцы, и с вами поступят, как должно поступать с самозванцами.
– Александр правит его именем! – выкрикнул один из пленников. – Он наследник царя, его родной сын.
– Но не сам Филипп, – отрезала Арпата. – Вы солгали, и вы подохнете позорной смертью лжецов. – И она велела своим людям: – Начинайте.
Голых македонян в два счета опрокинули на спины. Как они ни брыкались, как ни сопротивлялись, а ноги их оплели арканами, концы которых были привязаны к седлам лошадей. Арпата сама села на ту кобылицу, которой предстояло волочить по степи приговоренных к смертной казни. Забава могла продолжаться долго, поэтому обычно скифы ограничивались тем, что дожидались, пока с жертв сойдет три шкуры, а потом приканчивали их, не подвергая дальнейшим мучениям. Но насчет Парменона у царицы был особый замысел.
Издав дикий вопль, она погнала свою кобылицу по бездорожью, а четверо всадников устремились за ней. Македоняне, увлекаемые движением, начали наперебой вскрикивать от боли, а потом и молить о пощаде. Скифы лишь хохотали, оглядываясь на беспомощные тела, подпрыгивающие и кувыркающиеся в облаках пыли.
– Ну что? – кричала Арпата задорно. – Довольны ли вы приемом, гости дорогие? Что, не нравится? Ну, не обессудьте. По чину и прием.
– Хватит! – надрывался Парменон. – Хватит!
Его подбрасывало на буграх и кочках так, что он падал на землю со всего маху, издавая невнятные всхлипы и стоны. Арпата придержала кобылу, крикнув спутникам, чтобы не дожидались ее, а скакали во весь опор дальше. Когда их