но только если ты больше не будешь нести чушь.
– Обещаю! Милый Тео, да, идем…
Она уже вышла в сад.
На пороге конторы, дверь которой никогда не закрывалась, но отгороженной от внутренней галереи большой ширмой, показался ван Аудейк.
– Додди! – позвал он.
– Что, папа?
– Ты сможешь к маминому приезду поставить у нее в комнате цветы?
В его голосе слышалось смущение, глаза мелко моргали.
Додди сдержала смех.
– Хорошо, па… Поставлю.
– Куда ты собралась?
– Вместе с Тео… на концерт в парке.
Ван Аудейк покраснел от гнева.
– На концерт? А у меня спросить не надо? – вскричал он, неожиданно придя в ярость.
Додди надула губки.
– Я не люблю, когда ты куда-то уходишь, а я об этом не знаю. Сегодня перед ужином ты тоже куда-то исчезла, когда я хотел с тобой погулять!
– Не сердись! – сказала Додди и расплакалась.
– Иди, если хочешь, – сказал ван Аудейк, – но впредь изволь сначала спросить у меня.
– Мне уже расхотелось! – плакала Додди. – Не сердись! Сегодня без концерта.
Издалека, из парка у клуба «Конкордия», донеслись первые ноты.
Ван Аудейк вернулся в контору. Додди с Тео запрыгнули на два кресла-качалки в передней галерее и стали качаться как бешеные, скользя полозьями кресел по гладкому мрамору.
– Ладно тебе, – сказал Тео. – Идем. Тебя ведь ждет Адди.
– Нет, – сказала она обиженно. – Теперь уже все равно. Завтра скажу Адди, что папа злюка. Мешает мне радоваться. И вообще… я не поставлю цветов в мамину комнату!
Тео усмехнулся.
– Надо же, – прошептала Додди. – Ох уж этот папа. Так влюблен… Он даже покраснел, когда просил меня поставить цветы.
Тео снова усмехнулся и принялся подпевать доносящейся издалека музыке.
III
На следующее утро Тео в полдвенадцатого отправился в ландо встречать свою мачеху на вокзале.
Ван Аудейк, который в это время суток обычно занимался судопроизводством, ни о чем не говорил с сыном, но увидев из окна конторы, как тот садится в экипаж и уезжает со двора, нашел это очень милым с его стороны. Когда Тео был малышом, отец обожал его, когда сын чуть подрос, стал его баловать, а с Тео-юношей у отца нередко происходили стычки, но все равно отцовская любовь то и дело вспыхивала ярким пламенем. Сейчас он любил Тео больше, чем Додди, которая в то утро все еще дулась на него и не поставила цветы в комнату его жены, так что пришлось отдать приказ насчет цветов Карио. Ван Аудейку стало жаль, что он уже несколько дней не говорил Тео ни одного доброго слова, и он решил обязательно восполнить этот пробел. Юноша был очень капризен: за три года он успел поработать по крайней мере на пяти кофейных плантациях, а сейчас снова остался без дела и болтался по дому, дожидаясь, чтобы подвернулось что-нибудь другое.
На вокзале Тео прождал несколько минут, прежде чем прибыл поезд из Сурабаи. Он тотчас увидел мефрау ван Аудейк с ее служанкой Урип и двумя маленькими мальчиками, Рене и Рикусом, которые, в отличие от него, были совсем темненькими; мефрау ван Аудейк привезла их из Батавии на летние каникулы.
Тео