в Париж и на Лазурный берег. Моя семья живет в Аргентине с прошлого века, но я не терплю нашу зиму, и стараюсь проводить сезон на севере. Здесь теплее, – губы приоткрылись. Ривера увидел белые, острые зубы:
– Теплее, сеньор Диего…, – томно протянула сеньора Ана. Откинувшись в его руках, выгнув красивую спину, она достала изящной головой почти до пола. За столиками зааплодировали, Ривера прижал ее к себе. Ловко развернувшись, женщина продолжила танцевать.
Он забыл, что пришел сюда с журналистом. Сеньора Ана пригласила его за столик:
– Я не люблю проводить время на складах или в порту. Муж занимается бизнесом, я решила развлечься…, – он щелкнул перламутровой зажигалкой от Ронсона. Сеньора Ана прикурила:
– Я первый раз в Мехико, сеньор Диего, но много слышала о вашем городе. Пока что…, – женщина лукаво улыбнулась, – столица оправдывает мои ожидания…, – Ривера подумал, что ей чуть за тридцать, не больше. Одна, тонкая морщинка, пересекала высокий лоб. Стряхнув пепел, сеньора сняла длинными пальцами с губ крошки табака. Ногти у нее тоже были длинные, острые, ухоженные, накрашенные новинкой, алым лаком. Ривера вспомнил корриду, лужи крови, дымящиеся на песке, и точные, изящные движения матадора.
– Она танцует, – понял Ривера, – словно матадор, работающий с быком. Сначала подчиняется, делает вид, что бык победил, а потом, исподтишка, наносит решающий удар. Бык умирает счастливым, уверенным в своем превосходстве. Господи, кажется и я…
Сначала, он думал пригласить ее на корриду, но усмехнулся: «Как будто она не видела боя быков, в Аргентине». Женщина представилась сеньорой Аной Рихтер. И она, и ее муж, надежно, по словам сеньоры Аны, засевший в порту Веракрус, и не собирающийся посещать Мехико, происходили из семей немецких эмигрантов.
– Мы швейцарские немцы, – рассмеялась сеньора Ана, – однако, я никогда не была в Европе. Мы хотим увидеть Олимпиаду, – она загибала красивые пальцы, – Альпы, Париж, и остаться до бархатного сезона на Лазурном берегу. Муж встречается с деловыми партнерами, а я собираюсь ходить на примерки, и посещать музеи, – сеньора Рихтер любила живопись. Ривера надеялся, что женщина слышала о нем. Его ожидания оправдались. Сеньора Ана ахнула:
– Боже, не могу поверить. Я читала, в Буэнос-Айресе, о скандале с вашей фреской…, – она положила прохладную, нежную руку на пальцы Риверы:
– Какой позор, сеньор Диего. Художник должен быть свободным в творчестве…, – Ривера заставил себя не закрывать глаза, не выдыхать, так это было хорошо.
– У нее сильные пальцы, – понял Ривера, – мягкие, но сильные…, – он, искоса взглянул на узкие бедра, на тонкую талию, на почти незаметную под шелком платья, маленькую грудь:
– Сейчас в моде формы, но мне такие фигуры больше нравятся. Она должна хорошо носить мужскую одежду…, – Ривера предложил:
– Я делаю эскизы к будущей фреске. Хотите мне позировать, сеньора Ана? – легко покраснев, женщина кивнула.