зло крикнул Адриан. Голова горела, в ней не было ни единой мысли, но мысли и не требовались – слова, накопившиеся за последний унизительный месяц, сами собой слетали с языка. – Какого дьявола ты вообще себя назначил моим учителем?! Кто тебя об этом просил? Какое вообще тебе дело до меня? Это были мои люди! Те, в деревне! И семья была тоже моя, и жизнь была моя! А ты по какому праву в неё влез, всё сломал, когда тебя никто не просил?! С чего ты взял, что можешь за меня решать?! Это мне решать, а не тебе! Вот возьму, скажу сейчас… сделаю что-нибудь, и убью тебя! И уйду, и буду делать что хочу!
Он умолк, захлебнувшись, и только часто дышал, стискивая кулаки. Том смотрел на него.
– Значит, убьёшь, – сказал он. Это не было вопросом.
Кровь отхлынула у Адриана от лица и от сердца. Руки и ноги озябли и стали неметь.
– Убьёшь, стало быть.
– Том…
– Убьёшь, – утвердительно повторил Том в третий раз и протянул к Адриану руку. Тот шарахнулся, но Том всего лишь снял с его пояса нож, который сам же дал ему два дня назад. Адриан ошалело смотрел, как он вынимает клинок из ножен – и вкладывает рукоятку в мокрую от пота ладонь Адриана.
– Так убей, – сказал человек по имени Том, разводя руки в стороны. – Давай. Убей. Вот сюда ударь, в печень. Долго не протяну. Прими решение, Адриан, и измени мир.
В его голосе звучала неприкрытая, желчная издёвка. Адриан неуклюже попытался всунуть нож обратно в ножны, но Том перехватил его руку и силой стиснул пальцы Адриана вокруг рукоятки.
– Бей, – приказал он.
Адриан подскочил к двери и, распахнув её, швырнул нож в столб белого света.
Он не обернулся, так и стоял, задыхаясь и дрожа. Он не видел, куда упал нож, и видеть не хотел. Он чувствовал себя страшно глупо, и ещё было стыдно, что не смог ударить.
– Том, прости меня, – прерывисто сказал он. – Я дурак. Я не должен был… я глупость сказал и…
– Ты умеешь извиняться, – негромко сказал Том за его спиной. – Надо же. Я знал, что ты не совсем потерян.
Адриан порывисто обернулся к нему, чувствуя волну громадного облегчения, затопившую его – и от того, что всё позади, и от того, что так легко отделался. Он открыл было рот, чтобы на всякий случай повторить извинения – да так и застыл, увидев, что Том снимает ремень.
– Теперь иди сюда. И снимай штаны.
– Я же извинился, – деревянно сказал Адриан. – Я прошу прощения…
– Я тебя прощаю. Подойди и спускай штаны, Адриан.
Адриан сделал шаг назад, потом ещё. Потом рванулся прочь из хижины.
Как всегда, Том не стал повторять в третий раз.
Адриана никто никогда не бил. Нет, конечно, в своей жизни он получил не одну сотню затрещин, тумаков и подзатыльников – причём не менее половины из них от Тома. Но его никогда не пороли. Это было немыслимо, ему даже в голову такое не могло прийти – он был сыном лорда, а для лорда нет большего позора, чем порка. Секут провинившихся солдат, и преступников, и послушников в монастырях, и крестьянских детей. А знатных наказывают совсем иначе – сажают на хлеб и воду, отправляют