горда, но и виновна тоже, и чувствовала себя виновной, несмотря на изощренные старания представить все более возвышенно. Старания стараниями, но каждый понимал про себя слишком уж простую подоплеку происходящего, замалчиваемую упорно, будто бы из боязни грубого слова. Оттуда же – ее ярость, когда я предлагал ей, в полушутку, но однажды и всерьез, оставить своего едва существующего мужа и уйти ко мне насовсем; оттуда ее испуганный взгляд и поспешное благородство по отношению к тому, кого она обзывала до того самыми обидными для мужчины прозвищами, ее страх потерять тихую гавань, куда всегда можно вернуться, устав от пиратских набегов в чужих морях. Да, мы строили из воздуха и самозабвенно лгали друг другу, или это только пытаются доказать мне теперь, зная лучше меня, из чего состоит окружающее – из каких банальностей и отбросов, в которых не разглядеть затерявшиеся жемчужины. Как бы то ни было, чуть случилось копнуть поглубже, как мы оказались в разных углах с выпущенными когтями – тем более, что и влечение поутихло, и новый объект уже появился на горизонте. Жаль, что не на моем. Впрочем, не важно.
Да, всего противнее – причина, хоть это было уже следствие, а не причина, но тогда уж очень хотелось выявить что-то, как корень всех зол, и оно не замедлило материализоваться, подсмотренное мною постыдно в духе сыщиков и обманутых мужей. И сейчас еще лицо искажается судорогой, но кадр не медлит, как ни сжимай уставшие веки – вот он передо мной, и, право, похвала тем, кто уже догадался, хоть конечно же догадаться нетрудно – уж больно заманчива замкнутость линий. Да, это вновь был Юлиан со своим белозубым оскалом, Юлиан, переступающий мне дорогу везде, где только нас удавалось свести торжествующему случаю, бездарный паяц, выхватывающий у меня из-под носа главные роли, неунывающий, вездесущий, непобедимый.
Можно было винить себя самого – действительно, сам же и подыграл невольно, столкнув их вместе в первый раз. Кто знает, как все повернулось бы, не притащи я Веру на компанейский пикник, ежегодное мероприятие официального толка, не явиться на которое считается дурным тоном. Все являются и скучают – ибо не придумать ничего тоскливее обсасывания надоевших тем на лубочном пленере в компании всех тех, от которых так хочется отдохнуть. Лишь иной раз мелькнет какая-нибудь незнакомая мордашка – чья-то жена или подруга, или быстро повзрослевшая дочка – но и то, обстановка не располагает вовсе, и остается лишь поглядывать с сожалением, прислонясь к дереву и мучая свой бумажный стакан.
На этот раз, желая уберечься от скуки, я уговорил Веру составить мне компанию, хоть та и отнекивалась, ссылаясь то ли на двусмысленность и эпатаж, то ли на обычную головную боль. Ерунда, никаким эпатажем не пахнет, уверил я ее, и впрямь, никто даже бровью не повел, лишь Юлиан вскинулся, как сеттер, но я не обратил внимания – а зря. Чересчур зловредно не бывает – пора бы уж запомнить, там не знают этого слова «чересчур» – а тут и я еще помог немного: надувшись на Веру за что-то, отошел в сторону и намеренно