расплывшиеся формы. Когда-то она наверное была красива острой, быстро увядающей красотой и сейчас еще сохраняла ее следы – чувственные губы, большие темные глаза, шикарные волосы рыжеватого оттенка без малейших следов седины. Многое в ней говорило, что она знавала лучшие дни и лучших людей, но теперь покорилась времени, отобравшему молодость, не простив ему, однако, и затаив обиду. Рядом с ней Стелла выглядела простушкой, но что-то в ее скуластом лице притягивало взгляд – какая-то северная холодная прелесть, вечный ледник, отшлифованный снежный наст. Ее светлые волосы растрепались небрежно, серо-голубые глаза смотрели без всякого выражения, а рот был сжат в линию, будто проведенную карандашом, но некая глубинная сила угадывалась за внешней оболочкой, и я, засмотревшись, даже прослушал вопрос, с которым ко мне обратился Гиббс.
Извинившись, я переспросил, и Гиббс глянул на меня с издевкой, а потом перед нами поставили закуски, и разговоры прекратились совсем. Было слишком шумно, оркестр казалось стал еще громче, так что за ним почти уже не было слышно пьяных криков. Я заметил, что Стелла ела очень мало, лишь для вида ковыряясь в тарелке, а Сильвия, сидевшая рядом с Гиббсом, что-то говорила ему в ухо, шептала и шептала, изредка поглядывая на меня, пока тот не сморщился и не отвернулся. После кофе Гиббс что-то сказал официанту, и нас отвели в соседний зал, где было немноголюдно и гораздо тише. Мы вновь расселись, и Гиббс заказал бренди.
«Мы выходим завтра, – заявил он веско, – надо быть наготове рано утром, я еще не знаю точного часа. Растолкуйте ему, что взять – если вдруг чего нет, так захватите для него», – обратился он к Кристоферам, и те, посмеиваясь и переглядываясь, стали довольно толково перечислять: мыло, спички, сигареты, мазь от комариных укусов, мазь от песочного лишая – нету? – теплую куртку, теплый свитер – нету? как это вы без него, ладно, прихватим – и т.п. Я старался запомнить все это, потом стал было записывать карандашом на салфетке, но устыдился Сильвии со Стеллой и бросил, а с Кристоферов тем временем уже слетела глуповатость, они теперь говорили с Гиббсом, обсуждая маршрут – и говорили коротко и здраво. Я вслушивался, повторяя про себя незнакомые мне слова, будто пытаясь представить расстояния и ландшафты, вновь поддаваясь очарованию неизвестного, как и неделю назад, едва познакомившись с Гиббсом и узнав про путешествие, в которое меня так внезапно вовлекли. Все звучало очень правдиво, я верил каждой фразе и поневоле проникался уважением к моим будущим спутникам – при всей простоватости их облика и комичности манер – незаметно свыкаясь с мыслью, что и впрямь отправлюсь куда-то вместе с ними, уверенными и сильными, доверившись им в чем-то таком, в чем сам ничего не смыслю. Каковы они на самом деле – из тех ли, не находящих себе места, что остро ощущают неприкаянность и оттого стараются держаться один другого? Тогда они выбрали меня по праву – наугад, но метко – ведь и я из той же породы, и значит это не случайность, что я сижу тут с ними сейчас. Или