Он возвращался домой, когда я уже спал либо лежал в полудреме, пытаясь представить, что мама в порядке, что совсем скоро ее выпишут из больницы. Я бы мог встречать его, бежать в коридор с радостными воплями – я так делал, когда был помладше, но мне было почти четырнадцать, и я испытывал все прелести переходного возраста – злился, сгорал от раздражения и обиды, что меня снова бросили. Но в этот день, в этот чертов сочельник, когда дороги замело снегом, а я казался себе единственным человеком на всей планете, он обещал. Кутаясь в мягкий шотландский плед, я выбрался на балкон, чтобы встретить отца ободряющим взмахом руки, но его не было видно. В глаза бросались цветные фонарики, опоясывающие город, сверкающие снежинки, дети, швыряющие друг в друга комья снега, радостное возбуждение, какое бывает перед праздниками. Я ждал.
Утром мы поссорились. Сначала я ликовал, но, чем чаще прокручивал в голове ссору, тем больше жалел о ней. Мое негодование, дрожащие руки, вечная нехватка внимания, желание потрясти отца за плечи и крикнуть ему в лицо, что это я стою перед ним – его сын. Все это обрушилось на отца, когда он собирался на работу. Сначала такое поведение казалось правильным, но позже я понял, на что это походило. На бунт эгоистичного ребенка. Я весь день думал о то, что он сказал мне перед уходом. «Не знал, что ты так глубоко несчастен». Отец редко говорил со мной таким язвительным тоном, поэтому я всегда чувствовал себя неловко, когда он прибегал к этому. Я все гадал: извиниться мне или сделать вид, что ничего не случилось. Мне было совестливо, но своего я добился. Отец дал слово, что проведет этот вечер без работы.
Я дернулся, когда в дверь позвонили. Резкий, слишком громкий дзинь-дон! Надо же – так задумался, что не заметил, как отец зашел в дом. Его пальто было тяжелым от мокрого снега, который весь вечер летел с неба крупными белыми бабочками. Я аккуратно повесил его на стул рядом с батареей, чтобы оно высохло.
– Только что разговаривал с мамой, – сказал отец, ослабляя галстук на шее. – Она велела нам быть с елкой осторожнее.
Отец грустно улыбнулся, и я тоже ответил ему неуверенной улыбкой. В том году мы с ним не совсем удачно справились с этой задачей, потому что я случайно уронил елку, когда навалился на нее всем телом, чтобы закрепить ангела на темно-зеленой верхушке.
Отец уже снимал ботинки, когда у него зазвонил телефон. Во время разговора он не смотрел на меня, а все хмурил светлые брови и напряженно вслушивался в слова человека на том конце провода.
– Лео, – виновато сказал он, когда разговор был окончен, – не сердись, но мне нужно съездить по делам. Видишь ли, – отец поправил галстук, – я забыл передать кое-какие документы, а это очень важно, – он взглянул на часы. – Это займет не больше часа. Не мог бы ты принести мне мое пальто?
Я ничего ему не ответил, но заметно помрачнел.
– Эй, – отец потрепал меня по волосам, – я обещал.
– Тогда я поеду с тобой, – решительно сказал я, – не хочу больше сидеть один.
Отец