трубку.
Я поднялся с лавки и направился к выходу из парка, прошел мимо детской площадки и улыбнулся старым воспоминаниям – мы с Бастианом проводили там все лето, когда были совсем детьми. На старой красной горке мы вырезали гвоздем наши имена, и я был уверен, что они до сих пор там остались. Теперь нашим прибежищем стала бетонная плита за кинотеатром – тем самым, где когда-то познакомились мои родители. На ней лежал старый матрас с пружинами, которые ближе к краю торчали в разные стороны. Не Бог весть что, но нам это место нравилось – мы чувствовали себя героями романов Керуака, болтали о жизни и смерти, о вечности, обсуждали разные мелочи, которые интересовали нас в то время, присматривались к цветным афишам кинотеатра и подолгу выбирали, на какой фильм пойдем в ближайшие выходные. Я тогда зачитывался Гинзбергом27 и без конца его цитировал. В такие моменты я особенно сильно ощущал свободу и юность – ничто не могло меня удержать; я принадлежал сам себе и мигающему неону, который заливал пространство вокруг кинотеатра по вечерам. Мне нравилось возвращаться домой по улицам, живущим своей жизнью – где-то гремела музыка, где-то кто-то дрался или принимал наркотики, кто-то плакал, заламывая руки, кто-то сходил с ума или медленно умирал. Я шел мимо всего этого, был частью чужой жизни, просто прохожим, смазанным пятном на случайной фотографии. Жаркими летними днями мы с Бастианом лениво валялись на матрасе, пили холодную газировку или по банке пива; иногда нас накрывала иступленная истерика, и мы смеялись так долго, что у нас обоих начинал болеть живот. Вокруг разносилось тяжелое эхо, наши голоса отражались от стен кинотеатра, бились об окна, а потом устремлялись в небо. Вечерами мы, утомленные жарой, вели себя тише – перешептывались о чем-нибудь или в полном молчании смотрели на звезды. Мы были обычными подростками, частью истории, которую сами выдумали.
Я прождал Бастиана почти час. За это время я успел побродить вокруг кинотеатра, изучить пестрые афиши – ни один фильм мне не понравился. Я заглянул внутрь, взял нам по банке вишневой колы и развалился на матрасе, щурясь от яркого солнца. К тому моменту, когда Басти появился, я почти задремал.
– Черт, тебе так повезло, что ты не был в школе сегодня.
Я сонно разлепил глаза и взглянул на Бастиана. С тех самых пор, как Басти перестал носить вещи, которые покупала ему Клаудия, он стал выглядеть лучше. На свалку отправились безобразные рубахи грязных цветов и свитера с ужасным орнаментом. Им на смену пришли обычные футболки и рубашки, которые Бастиан покупал на деньги, вырученные с подработок – мы с ним время от времени расклеивали объявления и занимались выгулом чужих собак. За прошлое лето Бастиан заметно вытянулся, время заострило его скулы; ему приходилось постоянно зачесывать назад отросшие темные волосы, потому что в противном случае они спадали ему прямо на глаза.
Я зевнул, потянулся и ничего ему не ответил. Тогда Бастиан сел рядом и вытянул ноги вперед.
– Винклер сегодня спрашивал про тебя, – сказал он. – Опять