корешок и брателло. Немного растерянно он рассматривал Прямого и, наконец, спросил:
– Что это у тебя с башкой, Прямой?
– Не понял?
– Ну, белый ты весь, как лунь. Покрасился? Я еле узнал, в натуре.
– Почему белый? – Прямой повернул к себе зеркало заднего вида, посмотрел и растерянно взъерошил волосы. – Да… Все ништяк, покрасил… Так надо.
– Ну, раз надо – ладно. Давай о деле – Гриша достал какую-то свернутую бумаженцию и протянул Прямому, – Как только ты позвонил, я навел справки: вот имена и кликухи тех, из приезжей бригады. Только они не питерские, они залетные – с Поволжья откуда-то. И дело с ними темное.
– А ты помнишь Павла Ивановича Глушкова? – перебил вдруг его Прямой.
– Глушкова? – удивился Гриша. – Причем тут Глушков? Ну, помню, кто его не знал? Так вот, машины у них, в натуре, питерские – два «джипаря». Только это не их тачки. Им их выдали, причем в Москве, и послали к нам. Кто послал – выясняю, а зачем – похоже они и сами точно не въезжают, бурагозят пока по кабакам. Витя Скок среди них есть, но он так себе, даже не бригадир – пехота. Не мог он тебе предъявы делать. Не тот уровень. Похоже, разводят тебя, Прямой, и разводят круто. Есть кое-какие соображения – возможно это чехи1. Им хладокомбинат нужен, чтобы азеров подмять, им много чего нужно… Не понятно пока, что готовится, но нужно быть начеку. Ты сам-то, что думаешь, а, Прямой?
– Я-я? – задумчиво протянул Прямой. – Я, знаешь, тут Павла Ивановича сегодня видел, в парке у детской библиотеки. На горочке мы с ним посидели, так, о том, о сем поговорили…
– У тебя чего, крыша поехала? Тебя на Луну вот-вот зашлют, а ты мозги мне компостируешь?
– Про Луну Пал Иванович говорил, мол, скоро… – задумчиво начал Прямой, но вдруг оборвал себя, – Постой, тормозни…
Они ехали по Советской, и справа завиделась боярская шапка купола Успенской с Полонища церкви. Гриша притормозил у магазина на углу Советской и спускающейся вниз к реке Георгиевской улиц. Прямой вышел и неспешно пошел к храму. Неспешно, потому что и сам не знал, с какой целью туда идет. Он посмотрел в перспективу улицы, где открывалась река; на молчаливо-пустынную сейчас школу, бывшую мужскую гимназию и отчего-то подумал: «А ведь раньше, мать говорила, тут ходили трамваи…» А еще раньше, много раньше, это место называлось взвозом, и тут от реки поднималась длиннющая вереница телег и возов, с Георгиевской сворачивающих на Великолукскую и разъезжающихся по всему городу…
Он поднялся на высокую паперть и застыл у массивных дверей. Мысли в голове спутались, и ум слабыми своими ручонками безуспешно пытался распутать этот клубок; вроде бы брезжило что-то, – почти понятное, – но далеко, не дотянуться… «Надо войти. Потом что-то сделать, что-то важное… Что?» Он уже ухватился за тяжелую бронзовую рукоять, но вдруг ощутил, исходящий от себя смрад, тот самый, давешний, из парка – подарок от Павла Ивановича. Потянуло на рвоту: «Куда же с таким зловонием?» Пальцы его медленно разжимались,