инь и ян, все еще не покидает меня, однако через некоторое время это же самое качество развело нас по разные стороны и оказало на наши отношения губительное влияние.
В те дни я считала Стива своим проводником, поскольку видела в нем интеллектуальную честность. Он был высокого роста и обладал утонченной внешностью без лишних прикрас. Я представляла, что именно так должен был выглядеть Авраам Линкольн: скромный и честный, забавный – ничего лишнего. Моя жизнь в те времена сводилась к повседневности домашних будней, которые наносили существенный урон моей возможности выстраивать следующие этапы моей жизни, однако Стив продвинулся намного дальше в представлении о своем будущем и о дороге, которая его туда приведет. У него был эфемерный взгляд на вещи, я видела, как он систематизирует всю информацию, которая заключала в себе сведения о масштабах и цели. Он говорил замаскированными метафорами, и было видно, что внутри него также идет активный диалог. Я хотела узнать больше об этом внутреннем диалоге. Мне требовалось получить больше информации, и вскоре я начала обращать внимание на его арсенал знаний, чтобы понять, как он смотрит на вещи. Я считаю, что он был в равной степени счастлив и заинтересован в том, чтобы взглянуть на мир сквозь мои импульсы, восприятие и креативность.
Стив любил играть словами, которые казались мне непонятными и странными, часто говоря, что он был «cамозванцем», или загадочно повторяя, что что-то должно продлиться «сорок дней и сорок ночей», или что было «тридцать девять минут второго». Также он много раз повторял, что шут – это самая сильная карта, отсылка, которая обозначала архетип и нечто большее, поскольку шут – в картах таро он обозначается нулем – связан одновременно со всем и ни с чем. Все дело в потенциале. Ставя себя в эту звездную роль и подмигивая мне с блестящей улыбкой, Стив был Шутом, тем самым, который ходит по краю известного мира и волей-неволей расплачивается за это. И да, он был отважным шутом, с малых лет знавшим, что ему уготована значительная роль в жизни. Однако все это расходилось с его мрачным предупреждением о том, что он «не хороший парень». Это выражение он взял из песни Томаса Дилана «Under Milk Wood». Я поражалась всякий раз, когда он его произносил, и не понимала его смысла. Еще он также любил повторять, что «его дни сочтены». Я никогда не понимала, о чем он говорит, но наклоняла голову, чтобы послушать как будто бы внутренним ухом, пытаясь найти ход мыслей во всей этой мешанине.
Ветра 60-х годов нас обоих прилично потрепали. Мы выработали у себя глубинное недоверие к устоявшимся правилам поведения и с огромным волнением смотрели в сторону тех удивительных возможностей, которые ожидали нас впереди. Кем бы нам ни предстояло стать, мы разделяли эту юношескую стадию охоты и собирательства, которая поддерживала нас в состоянии восторга и заставляла строить планы на будущее. Из-за этого и из-за сопутствующей атмосферы мы были готовы, даже горели желанием идти на эксперименты. Нас можно даже назвать мечтателями,