персонажей своеобразно интерпретируется Гончаровым.
Писатель относил себя к последователям «идеального, ничем не сокрушимого направления», к категории «неизлечимых романтиков» («Если я романтик, то уже неизлечимый романтик, идеалист»), признаваясь: «…я принадлежу к числу тех натур, которые никогда и ни с чем не примирятся: разве идеал, то есть олицетворение его, возможно?» (из письма С. А. Никитенко от 8 июня 1860 года). По мысли Гончарова, важной для понимания его творческой позиции, если у человека «хоть немного преобладает воображение над философией, то является неутолимое стремление к идеалам, которое и ведет к абсолютизму, потом отчаянию, зане между действительностию и идеалом лежит … бездна, через которую еще не найден мост, да едва и построится когда» (из письма к И. И. Льховскому от 5 ноября 1858 года). О неизменности своего «артистического идеала» Гончаров писал С. А. Никитенко (21 августа 1866 года): «…С той самой минуты, когда я начал писать для печати… у меня был один артистический идеал: это – изображение честной, доброй, симпатичной натуры, в высшей степени идеалиста, всю жизнь борющегося, ищущего правды, встречающего ложь на каждом шагу, обманывающегося и, наконец, окончательно охлаждающегося и впадающего в апатию и бессилие от сознания слабости своей и чужой, то есть вообще человеческой натуры».
Романтическое «двоемирие» выступает у Гончарова как органическая черта авторского сознания, и антитеза «мечта – действительность», как и представление о двух «господствующих» типах мироощущения, прозаическом и поэтическом, остаются актуальными для проблематики его романов. Все три романа Гончарова несвободны от элементов романтической поэтики (и романтической фразеологии), в немалой степени воздействующих на структуру конфликта, на характер мировосприятия центрального персонажа. Тяготея по природе своего творческого дара к широчайшим обобщениям, Гончаров делает героя-романтика, «в высшей степени идеалиста», в полном смысле слова «обыкновенным», т. е. универсальным, общечеловеческим типом.
Гончарова-художника вообще отличает исключительное постоянство как в тематике, так и в выборе образных средств. В 1840-е годы в его прозе, можно сказать, определились и тип героя, и круг проблем, занимавших писателя и на последующих этапах творчества. В прозе этих лет формируется специфический для гончаровского повествования образ автора, трезвую объективность которого питает тонкая и гибкая ирония, защищающая авторский взгляд как от любого рода аффектации, так и от критицизма, сатирически-обличительного пафоса.
В «памяти жанра» первого романа Гончарова реализовались несколько жанровых моделей, восходящих главным образом к эпохе Просвещения. Е. А. Краснощекова, исследователь устойчивых закономерностей в художественном мире писателя, склонна видеть связь «Обыкновенной истории» с жанровой традицией «романа воспитания», которая современникам Гончарова была знакома прежде всего по роману