и поучений Неллы.
Я крепко сжала левое запястье, где под рукавом платья скрывался мамин браслет. Пожалуйста, мама, помоги. Выдохнув, я проверила, что волосы не выбились из прически, и постучала.
– Входите! – голос дяди прозвучал резко и раздраженно. Дядя не любил, когда его заставляют ждать, а я заставила – минут пять, не меньше.
Влажной ладонью я схватилась за начищенную до блеска дверную ручку и потянула. Дверь открылась с трудом, но как всегда беззвучно. На меня пахнуло запахом бумаги, чернил и сургуча. Дядя в белой форме Советника, которую не снимал даже дома, с совершенно прямой спиной сидел за массивным дубовым столом. Сквозь два окна с неизменными зелеными шторами заглядывало весеннее солнце. Но даже оно не могло смягчить официальную обстановку кабинета.
– Вира, садись, – дядя нахмурился, наверняка не в духе от моей медлительности.
Стараясь не споткнуться, я торопливо пересекла оливкового цвета ковер, который в детстве казался мне бесконечным. Книжные шкафы, диванчик с кофейным столиком, два высоких сейфа с камнями, портреты на стенах – всё словно глядело на меня с неодобрением.
На деревянных ногах я подошла к столу, где, как всегда, царил образцовый порядок. Из-за спинки высокого стула часть стола была не видна, и на секунду я замерла, ожидая увидеть там серебряный поднос с очередным камнем. Но облегченно вздохнула, когда увидела, что подноса нет. Значит, всё-таки не занятие.
Дядя нетерпеливо поправил перед собой бумаги, и я села напротив. Не давая опомниться, дядя сразу же приступил к делу:
– Вира, через месяц тебе шестнадцать. Пора поговорить о твоем будущем.
Всё во мне напряглось, и внезапно промелькнула мысль, что разговор о Садах, возможно, был бы лучше.
Светло-карие глаза дяди задержались на мне на мгновение, потом скользнули вбок, туда, где висел портрет моего отца. Через несколько лет дядя станет похож на своего старшего брата – у него был тот же высокий лоб и крупный нос, и те же смоляные усы с небольшой бородой, пока еще только с проседью. Но, несмотря на такие же морщинки вокруг глаз, у дяди никогда не бывало такого теплого выражения лица.
Дядя вновь посмотрел на меня. Не выдержав, я опустила взгляд на свои руки, сложенные на коленях. Голос дяди прозвучал сухо, словно на выступлении на одном из Советов:
– Я сожалею, что с самого начала выбрал неправильную стратегию. Я до последнего надеялся, что удастся пробудить твой дар, сделал всё для этого возможное. И упустил время. Еще тогда следовало пустить слух, что, вопреки таланту отца, у тебя дар слабее, чем у простой крестьянки.
Несмотря на напряжение, у меня внутри начал пульсировать гнев, и я впилась пальцами в плотную ткань платья. Слова дяди задели меня за живое. Не из-за сравнения с крестьянкой, нет. Меня вывело из себя, что я не услышала в дядином голосе сожаления. Если бы тогда дядя поступился своей гордостью, моя жизнь была бы другой.
Мое первое четкое воспоминание: я сижу за огромным столом, ноги на специальной подставке – иначе не достают до пола. Передо мной на серебряном