глазами видел, как к ним в школу заявился какой-то крутой каратэк из молодых, здоровый, как медведь. Зимородинский даже биться с ним не стал, просто обнял, по спине похлопал… И двухметровый лоб с кулаками, как квасные кружки, постоял секунду, потом глазки закатил – и на паркет повалился. А через минуту встал, тихий-тихий. Извинился и удалился, пошатываясь. И это сэнсэй, человек мирный.
А что о Ласковине говорили? Да не только говорили! Кузяка вон кассету притаскивал, где Андрей Александрович с каким-то мордоворотом бился. И мордоворот этот Ласковина уже почти пополам порвал, и вдруг Андрей скинул с себя восьмипудового бычару, врезал ему сцепкой по башке, а потом подхватил и бросил так, что тот затылком доску в полу сломал. Вот это и есть внутренняя сила. Когда центнер с лишним накачанного мяса взлетает над татами, как тючок с соломой.
Но когда Матвеев прозрачно намекал сэнсэю, что готов причаститься мистических тайн, тот или сгружал ему очередной комплекс упражнений, или отделывался мудреной дзенской притчей. А когда Юра заикнулся при Андрее Александровиче насчет невидимых сил, тот молча продемонстрировал мозолистый кулак. Не в качестве угрозы, а как напоминание: всяк сверчок знай свой шесток. Обидно, однако.
– А что Славка еще говорил? – спросил Юра.
– Да ничего,– Федя допил пиво, сунул бутылку побирушке.– Я ж не спрашивал. Сказал, не интересуюсь – и все.
«А вот я интересуюсь,– подумал Юра.– Очень интересуюсь».
Глава пятая
Материал по злополучной «Ниве» с соответствующим устным комментарием дежурного мудрый начальник, исповедуя и воплощая в жизнь принцип наказуемой инициативы, расписал для исполнения Шилову. От себя же добавил назидательно: не затягивай. Делать там, мол, нечего, материал явно отказной. Выходные прошли, скорее всего, владелец сам объявится. А не объявится, так ты, Шилов, сгоняй в город да установи владельца мобильника. Короче, машину вернуть владельцу, родственникам или еще кому, но чтоб у отдела долго не стояла. А то, мать вашу, взяли моду: не милиция, а автостоянка! Все подъезды заставлены.
В понедельник Шилов в город не поехал – надеялся все-таки дозвониться по домашним телефонам. И напрасно.
Во вторник полез в сейф, извлек мобильник, выматерил его владельца, еще раз набрал телефоны Куролестова и Суржина. С нулевым результатом. Пришлось тащиться в город.
Мобильник обслуживала «Дельта», посему Шилов поехал на Большую Морскую. На Морской любезная девочка глянула на ксиву Шилова, взяла запрос и скрылась в недрах офиса. Через несколько минут Шилов держал в руках распечатку, в которой содержалась не только информация о владельце (им оказался все тот же Суржин Степан Всеволодович), но и перечень исходящих и входящих номеров. К немалому удивлению опера, телефон, по которому был сделан последний звонок, имелся в записной книжке опера. И принадлежал он старшему следователю по особо важным делам Логутенкову.
– Шилов,– назвал себя опер.
Игорю Геннадиевичу потребовалось секундное усилие, чтобы вспомнить Шилова.
– Привет,– сказал Логутенков.– Чем могу?
–