был в панике. Он промчался мимо размашистым галопом на скорости сорок миль в час, словно собирался выиграть Тройную Корону.
Слава богу, цел! Стараясь не думать о тех, кто был в разбившейся машине, я развернул стиплера и пустился в погоню.
Состязание было неравное: престарелый стиплер против молодого горячего спринтера. Но мое беспокойство передалось коню и горячило его не хуже шпор. Он несся во весь опор, хотя на такой местности это было чистейшим безумием.
Почуяв нас, двухлеток мог воспринять это как вызов и прибавить ход, но, слава богу, он, наоборот, успокоился, услышав позади другую лошадь, чуть сбавил скорость и позволил мне постепенно приблизиться к нему.
Я заходил снаружи, оставляя двухлетка слева от себя. Он стоял в деннике без недоуздка, и хотя у меня был при себе аркан, набросить его на всем скаку смог бы разве что циркач, а никак не жокей с тремя спаянными позвонками и плечом, вылетающим из сустава от любого хорошего рывка.
Мы приближались к развилке. Впереди был большой перекресток. Только второй аварии мне и не хватало! Придется рискнуть. Двухлетка необходимо любой ценой загнать в деревню.
Я отжимал стиплера влево, пока не коснулся коленом бока беглеца. Осторожно потыкал его носком в ребра, пока он не понял, чего от него хотят, а когда мы поравнялись с перекрестком, пнул его посильнее и надвинулся на него своим конем.
Двухлеток повернул, сумев не потерять равновесия, так послушно, словно я сидел на нем верхом. Оказавшись в деревне, он снова вырвался вперед, видимо, потому, что, удаляясь от шоссе, я инстинктивно придерживал своего коня. Поворачивать на всем скаку лучше не стоит.
Двухлеток научился этому на собственном горьком опыте. При повороте на луг его занесло, он изо всех сил попытался удержаться на ногах, из-под копыт брызнули искры, он споткнулся о бугорок – и полетел кубарем. Я спрыгнул, схватил своего стиплера под уздцы и бросился к распростертому на земле двухлетку. Колени у меня подгибались. Ну не мог же он порвать связку здесь, на мягкой траве, после всех тех опасностей, из которых он вышел невредимым!
Не мог.
И не порвал. Он просто был оглушен падением. Он еще немного полежал, тяжело поводя боками, а потом встал.
Пока он лежал, я накинул на него аркан и теперь повел их обоих к конюшне, держа в одной руке аркан, а в другой повод стиплера. Оба дымились и раздували ноздри, а взнузданный стиплер ронял с удил пену; но шли оба ровно, не хромая.
С неба струился лунный свет, прохладный и успокаивающий. Во дворе я привязал стиплера к изгороди, отвел двухлетка обратно в денник и только тут заметил, что на нем нет попоны. Как-то он ухитрился содрать ее, пока шлялся. Я принес другую и застегнул ее. По-хорошему, надо бы его еще с полчасика повыводить, чтобы остыл, но у меня не было времени. Я вышел, закрыл дверь денника, задвинул засов и еще раз подумал – как же это я ухитрился не запереть его вечером?
Я вывел