ассоциациями. Чёрные вьющиеся волосы, орлиный нос и карие глаза с тёмным, пронизывающим взглядом – много ли надо для включения старинных стереотипов?
Кроме того, одевался Виктор несколько небрежно – как мне показалось при первой встрече. Позже я пришёл к выводу, что это впечатление «вокзальности» было связано вовсе не с одеждой, а с его манерой двигаться, моментально переходить от расслабленной позы к активной жестикуляции. В одежде же, наоборот, обнаружился определённый вкус: я, например, заметил, что с синим костюмом он носит золочёный «паркер», а со светло-серым – капиллярную ручку из прозрачного оргстекла, и никогда не путает этих сочетаний.
Если добавить, что познакомились мы с ним на выставке современной каллиграфии в Эрмитаже, наверное, станет понятно, как я удивился, когда узнал, что он работает криминалистом.
Впрочем, мы редко говорили о его или о моей работе, поскольку наши интересы пересекались в области хобби. Мы оба увлекались фотографией, и фотографией необычной. Нас привлекали снимки, в которых на первый взгляд не было ничего особенного. Как правило, там даже не было людей. Но то, что было запечатлено на этих фотографиях – старый дом, пара искривлённых деревьев или дорожный знак в сочетании с памятником позади него – всё это вызывало определённые ассоциации, содержало дополнительный смысл или просто казалось странным, если разглядывать снимок подольше. Сделав такую фотографию, всегда бывает интересно узнать, как другие люди видят пойманный тобой образ, где редкое сочетание предметов и освещения заставляет выглядеть по-особому совершенно обыденные вещи.
Направляясь в очередной раз к Виктору, я обдумывал новые аргументы для спора, который шёл у нас уже давно и касался природы нашего странного хобби. По правде говоря, мы не были большими знатоками терминов искусствоведения, и наши дилетантские дискуссии обычно строились на простых сравнениях. Например, моя позиция выражалась такой моделью. Возьмём фотографию розы, говорил я. Разрежем её на мелкие кусочки. Пока кусочки не перемешаны, или перемешаны лишь чуть-чуть, роза ещё различима. Возможно, в таком виде она выглядит даже более впечатляюще, чем на неразрезанной фотке. Но вот мы перемешиваем фрагменты дальше… Я утверждал, что всегда есть какая-то грань, порог, за которым ассоциации перестают работать, оставляя нам лишь кучу разноцветных обрезков бумаги.
Виктор обычно ничего не утверждал, но легко разносил в пух и прах все мои модели. Во-первых, говорил он, художник не разрезает розу, она уже дана нам разрезанной. А тот, кто её фотографирует или рисует – он, напротив, собирает обрывки, старается сделать так, чтобы цветок увидели другие. Увидят они или нет – роза все равно останется. Так же, как передача «Очевидное-невероятное», которая идёт сейчас по телеку независимо от того, включён ли наш приёмник. «К тому же, – добавлял с улыбкой Виктор, – ты-то ведь помнишь, что было на фотке, пока ты её не разрезал. Значит, тебя можно подвесить за ноги и всё узнать.»
Наши споры всегда заканчивались подобными шуточными