а ты сразу полез со своей признательностью к тому старому уральскому пьянице, который дирижировал иностранным оркестром под хохот всего мира, да еще потом потешал американского президента в Белом доме. Спьяну, как всегда! Теперь вот и у меня будут неприятности, – сказала она. – И у моего друга. А нам они совершенно ни к чему.
Очень кстати в это время в Англии умер скандальный русский парень: то ли его свои отравили, то ли чужие, но парень этот был связан с тем отставным интриганом.
Там вообще-то запутанная история, грязная. О ней много везде писали, говорили, выступали политики, дипломаты, разведчики, прокуроры. Но все это так ничем и не кончилось. И главное, не кончится! Ведь вся цивилизованная история человечества неразрывно связана с жестокими отравлениями и резней во дворцах. Травили и резали царей, королей, принцев, принцесс, их придворных, верных слуг и даже рабов. А кого не успевали отравить или зарезать, вешали, душили, обезглавливали, топили. И ничего, человечество продолжало жить и даже не особенно тужить.
Важно, чтобы это происходило не с тобой, а с кем-нибудь другим, очень далеким. Но когда это вдруг случается с кем-нибудь близким или хотя бы находящимся с тобой в одном пространстве, делается не по себе.
Иван смекнул, что пора выбирать, с кем ты и для чего.
У нас тоже был такой случай. В Нью-Джерси, в психбольнице. Попал туда пожилой химик. Он стал заговариваться, изобретать что-то необычное, ругаться со всеми подряд. Его проверили, и родственники решили, что он болен на всю голову. Отправили в Нью-Джерси, в клинику к моему сумасшедшему родственнику. Так этот химик и там умудрился пробраться в лабораторию и из подручных средств соорудить какое-то химическое оружие. Не знаю, что он там слил одно с другим, но вышло что-то жуткое. В результате отравилось насмерть семь человек, включая одного санитара и одного интерна.
Иван, конечно, о нашем химике так никогда ничего и не узнал, но сообразил, что случиться с ним может всякое, и выбрал худшее из двух худших – вернулся домой. Кроме того, Надю было жаль. Все же, наверное, единственная родня. О родителях же Иван больше не вспоминал.
Как только Иван вернулся в Москву, его пригласили куда-то (он не говорил, куда именно) на долгий разговор. Разговор длился месяца полтора, без выхода на свободу. Выжимали из него все соки, как из апельсина.
У нас так же давили до полной усушки того старика химика. Тоже приезжали серьезные ребята из Вашингтона и забрали его с собой. Его, правда, вернули через месяц, но очень уж сломленным. Он еще полгода прожил и умер. Сердце подвело. До этого был суд, который окончательно признал его идиотом.
Над Иваном никакого суда, разумеется, не было. Его, наверное, было за что судить и даже казнить. Бывший шеф-то был все-таки убит кем-то, а деньги его пропали до последней копейки. Там родня очень лютовала, но почему-то вся вдруг разом заткнулась.
Вернули нашего Ивана на все его должности и обязали поддержать какие-то важные политические проекты. А еще разоблачить всенародно того лондонского