в новом жилище.
Балковская улица, граница между городом и слободкой, казалось, состояла вся из оторванных досок, фанеры и оргалита. Но, как всегда бывает, выяснилось, что нужную вещь вовремя найти невозможно. Они тыкались в темные углы, лабазы, слабо освещенные редкими уличными фонарями.
Остановились, наконец, у покосившегося внутрь забора из горбыля. Доски были мокрые, черные и склизкие. Плющ провел ногтем, появилась светлая царапина, но тут же затекла. Одна доска была полуоторвана, на звук она казалась не очень гнилой.
Скрипнули тормоза, хлопнула дверца, милиционер направил на них фонарик и решительно приближался. Следом неторопливо шел второй.
– Стоять! – приказал сержант. – Руки за голову. В машину.
Они сели в желтый газик на заднее сидение. Сержант сел за руль.
– Поехали? – спросил он лейтенанта.
– Подожди. Кто такие, что делали?
– Я печник, – быстро сказал Плющ.
Сержант осветил его фонариком.
– Где-то я твою рожу видел. Точно, скокарь. Поедем, лейтенант, оформим.
– Да подожди, я сказал, Сивчук.
– А ну дыхни, – повернулся он к Плющу, – надо же, не пахнет. Покажи вены.
– Женя, оформить надо, – не унимался Сивчук.
– Сержант, надо слушаться старшего по званию, – заметил Плющ.
– Я тебя щас урою, – взбеленился сержант.
Плющ вздохнул и медленно сказал:
– Вот я нынче врежусь глазиком об дверку, а завтра пойду к прокурору и скажу, что сержант Сивчук меня избил, да еще жидовской мордой называл…
– Грамотный, – скрипнул зубами Сивчук.
– Ваши документы, – сказал лейтенант Нелединскому.
– А этот точно бухой, – сказал Сивчук умоляюще.
Лейтенант рассматривал удостоверение члена Союза художников.
– Ого, Ташкент! – удивился он.
– Залетный, – радовался Сивчук, – гастролер.
– Так что вы все-таки делали? – любопытствовал лейтенант.
«Что бы такое придумать?..» – соображал Плющ.
– Ностальгия, – кратко сказал Кока.
– Что? – не понял лейтенант.
– Я жил здесь в детстве. Тогда мы под этим забором зарыли клад.
Сивчук, положив руки на баранку, тосковал, глядя в окошко. Лейтенант положил удостоверение себе в карман.
– Вот что, – сказал он, – Николай Георгиевич. Завтра придете в шестнадцатое отделение к десяти. Там и поговорим.
– А где это? – растерялся Кока.
– У Дюковского сада, я расскажу, – быстро сказал Плющ, – мы пошли?
– Выметайтесь, – разрешил лейтенант, – и чтоб – ни-ни!
Когда газик отъехал, Плющ схватился за живот и присел от смеха. Кока переждал и спросил:
– Зачем в отделение?
Плющ отдышался:
– В вытрезвитель не забрали – раз. Не отметелили – два. На пятнадцать суток – отвезли бы сейчас – три. Придется тебе, Нелединский, как пить дать, рисовать портрет Дзержинского. Мусора это практикуют на халяву.
– И холст дадут?
Плющ