мы всё же птицы в клетке. Я это чувствую. Остальным нравится здесь быть или, по крайней мере, безразлично. А тебе не знаю… Ну да не будем о грустном.
И так они ещё некоторое время помолчали. Потом Кирго рассказывал про гарем, а Гайдэ делала верные, хоть и колкие замечания. Неожиданная откровенность, какая берётся только между несчастными и давно одинокими людьми, открылась меж ними тонкой пеленой. И пару раз Кирго улыбался на замечания Гайдэ. А та пару раз искренне хихикала.
Наконец, откровенность прекратилась раньше разговора, и они опять замолчали.
– Идите спать, госпожа, – произнёс Кирго.
– Называй меня по имени, – ответила Гайдэ и скрылась в тени покоев.
На улице никого не было; наложницы давно спали. Кирго начал обходить двор, а сам думал о прошедшем разговоре: припоминал собственные интонации, слова и жесты и оценивал их, чего с ним раньше никогда не случалось. Ему показалось, что он нес какой-то вздор, и смех Гайдэ, досель такой добродушный, толковался теперь не в его пользу.
Ночь прошла. Кирго спал хорошо и утром занялся обычными делами: обошёл и проверил покои, встретил Ракыба с двумя подчинёнными, доложил им, пошёл в ванны, кои были на втором этаже возле кухни, и приготовил полные тазы для умывания с лепестками роз, гибискуса и сушёной мятой.
К воротам подъехал старик на дрянной телеге, запряжённой ослом. Он тихонько постучал, так как знал, что ему сейчас же отворят. Из прихожей вышел заспанный Малей, который принял коробку с чем-то, кинул три монеты с видом величайшей щедрости, и побранил старика. Малей схватил коробку, взошёл в прихожую, где уже был Кирго и побранил теперь его.
Кирго взял коробку, в которой были цветы, и пошёл украшать внутренний двор. Он осыпал полы фиолетовыми цветками Бугенвиллей. В вазы, стоявшие то там, то здесь, поставил свежие гвоздики, красные как пустыня в полдень. И в покои старших наложниц, где спала известная нам Асира, было принесено несколько тюльпанов.
Девы проснулись, умылись, переоделись, надушились и были теперь совершенно свободны. Во внутреннем дворе сбирался стол с яствами. Гайдэ сидела на подушке, мягко убрав под себя ноги, и ела виноград, глядя на небо. Гайнияр ела с большим аппетитом, а Мусифа больше разговаривала, чем завтракала. Жария пила сладкий нектар, который по временам наливал ей из кувшина Кирго. Асира же ела менее всех, стремясь сохранить прелесть собственных изгибов. Другие наложницы тоже были там; все разговаривали меж собой и иногда даже улыбались.
Быть может, читатель упрекнёт автора в том, что тот отмечает лишь некоторых дев гарема по именам и лицам. Других же он, будто не хочет описывать и представляет просто толпой наложниц. Конечно, есть некоторая справедливость в таком замечании. Но это происходит не потому, что они не красивы, или глупы, или ещё как-нибудь не симпатичны автору. А от того, что не все рождены действующими лицами; многие рождаются только для того, чтобы постоять рядом с каким-нибудь исключительным событием да сказать потом о нём обыкновенную пошлость. Потому остальные наложницы послужат нам хоть и прекрасной,