здесь секретничаете? – обиженно произнесла она, уперев руки в бока. – Гайнияр, так не честно! Я тоже хочу с новенькой поболтать. Так подруги не поступают! Меня зовут Мусифа.
– Меня Гайдэ, – отвечала гречанка.
И Мусифа присоединилась к беседе, словно первая часть разговора происходила при ней. Она вела себя легко и будто знала, что ей хотят сказать в следующее мгновение. Душа её не дичилась новых людей, не стремилась показать себя умнее или лучше, чем она была на самом деле. Оттого Гайдэ ещё больше разомлела, начала говорить откровеннее и чаще. И теперь, когда все расходились по спальням и факелы гасли на улицах, они всё ещё говорили о чём-то.
– Малей старый и уродливый, фи! – корчилась Мусифа, морща прекрасный носик, чем смешила подруг. – Он всё живёт рассказами о могуществе и власти Османских евнухов и думает, что здесь ему будет тоже. Да только здесь подражают, а подражание почти всегда хуже. Вот и гаремы у нас не такие роскошные. Тут Мусифа принялась рассуждать о всевозможных украшениях, тканях, заморских зверях и угощениях, подаваемых наложницам в Османской империи; так бы она проговорила до самой ночи, если бы Гайдэ не перебила её.
– А второй… Кирго, расскажите о нём.
Гайнияр задумалась, подыскивая в своей хорошенькой головке слова поумней. Мусифа отозвалась сразу:
– Он хороший, услужливый, тихий. Мы с ним часто болтаем, и он интересно рассказывает. Только, он отчего-то относится ко мне несерьезно.
– Да с чего бы! – смеясь вопросила Гайнияр, и перебила: – а вообще он добрый, только всегда молчаливый, уж точно приятнее Малея. Ведь история у него печальная.
– Какая же?
– Его в детстве похитили, и он с тех пор в гареме.
– Пытался сбежать?
– Не знаю. Да и никто не знает.
– А ещё он смелый, – вскрикнула Мусифа и щёчки её покрыл чудный румянец, – он вора в покоях поймал. А у того, говорят, кинжал был, и Кирго с ним дрался, за нас дрался.
В комнату заглянул Малей и предупредил о позднем часе. Девушки переглянулись, как обыкновенно переглядываются девушки в таких случаях: с насмешкой в глазах и равнодушием на лицах.
Все уже готовились ко сну. Свечи на люстре потушили, и осталось несколько обыкновенных слабых лучин, которые всегда горели, чтобы евнухи могли видеть наличие дев на своих местах. Этот томный полумрак шёл к девичьей опочивальне. Ложе Мусифы находилось на противоположной стороне комнаты, у двери, а ложе Гайнияр рядом с ним. Девушки облачились в ночные шаровары и рубашки, которые хоть и были свободны, но не могли скрыть соблазнительных изгибов. Гайдэ всё ещё не снимала дорожной чадры. Ей хотелось лечь так, но поговорив с новыми подругами, она успокоилась, решила, что это ни к чему не приведёт и сняла чадру.
В это время в темноте мелькнула печальная женская фигура. Она подошла к ложе, что было рядом с ложем Гайдэ, и исчезла за его перегородкой. Гайдэ только подумала: «Кто же она» и тут же уснула.
И всё замолчало, будто в смутном ожидании. И долго ещё евнухи ходили по двору, осматривая и охраняя хрупкий покой девичьих грёз.
Наутро