непонятной тревоги охватило ее. И на лице графа тоже промелькнула тень, но он с улыбкой продолжил беседу:
– Ну о парижских ложах вы, конечно, слышали, и о том, что мы собираемся возобновить их в Москве – догадываетесь? Расскажу подробнее, когда приеду. Вы телефон свой можете дать, Мари?
Когда Ивлева протянула ему свою визитку, он картинно улыбнулся:
– О, мадам профессор! А вас КГБ не арестует за связь, как они выражаются, с «эмигрантской сволочью»?
– Наоборот, граф! Благодаря знакомству с вами мой престиж в глазах этого всемогущего ведомства мгновенно взлетит, – иронично спрогнозировала Маша. А Корф при этом неожиданно откланялся и быстро удалился. Князья же Орликовски еще долго беседовали с гостьями…
Как странно, – думала Мими, оказавшись, наконец, дома и укладываясь спать, – откуда Корф знает, что я – ученица Нилова? И вообще – что значат все его бредни о масонах? Что это – розыгрыш какой-то? Ну а кто такие господа Орликовски на самом-то деле? По стилю их жизни кажется, будто они унаследовали по меньшей мере миллион, а дочь их в сувенирной лавке продавщицей трудится. Странно. И еще удивительно, что кроме отца моего, три человека – дипломат, игумен и вот теперь сей непонятный граф – говорят о грядущих у нас переменах. Они, живущие на Западе, почему-то знают о якобы готовящемся у нас перевороте, а миллионы наших людей и понятия о том не имеют… А мне-то как быть? Видимо, Антон Сергеич прав, но… главное… как понять волю Божию? – за эту мысль зацепилась она как за соломинку, проваливаясь в сон…
Оказавшись вновь в грохочущей Москве после респектабельной Вены, Мимоза ощутила себя в родной стихии. «Да, мы живем в страшной суете и неустроенности, – думала она, – но это – моя жизнь!»
В институте ее ждал сюрприз: дирекция предложила ей трехдневную командировку в Тбилиси вместо заболевшего Игоря Антонова. Скрепя сердце, пришлось согласиться. С нею вместе полетел еще один сотрудник – индолог Растов. И сразу по прибытии в грузинскую столицу они «приземлились» в ресторане на торжественном приеме в честь участников симпозиума.
С Растовым Мария оказалась рядом в первый раз. Он выглядел весьма странно, даже жутковато: с наголо бритой головой и неподвижными, словно у покойника, блекло-серыми глазами, как будто стеклянными. Держался этот «йог» – как мысленно окрестила его Мими – очень чопорно, явно демонстрируя свое превосходство над окружающими. «Непонятно, в чем», – тут же подумала Маша, которую, однако, его молчаливая надменность вполне устраивала. Вокруг них незнакомая публика резво наполняла бокалы. Растов и Мария пили только минералку и кофе. Но под конец ужина она вдруг почувствовала, что не может встать – тяжесть какую-то чугунную в ногах и… потеряла сознание. В больнице, лишь приоткрыв глаза, узнала испуганное лицо аспиранта Гии Ломидзе.
– Наконец-то, Мария Силантьевна! Вам лучше? Мы предоставим вам уход на высшем уровне, – взволнованно лепетал аспирант, но Маша, к его несказанному удивлению, громко возопила:
– Умоляю, Гия, срочно обеспечьте