те редкие моменты, когда с Эди обсуждали остальных детей, родители говорили, что все их фотографии сгорели. Но вот они, братья и сёстры, смотрят на неё и, кажется, вот-вот скажут: «Где же ты, Эди?»
– Всё у вас осталось, – шепчет Эди и прижимает странички к груди, туда, где заходится сердце. Это очень важные фотографии, но, как назло, незаметно их не вырежешь.
Входная дверь хлопает, и времени на вспышку ярости не остаётся – трясущимися руками, но чёткими движениями Эди кладёт газету на место. «Быстро, что тебе было нужно?»
Отец застаёт её с гуталином.
– Эди?..
– Мне нужно проверить чёткость оставляемых Чипом следов, – тараторит она, огибая отца и выскакивая в коридор, – всего четыре мазка, обещаю!
Ночью, переводя через кальку лица своих братьев и сестёр в дневник, Эди дописывает: «У Чипа окраска следов сохраняется дольше, но у меня следы глубже». На всякий случай она вскрывает переводки лаком.
Четыре дня в году мама плачет вместе с папой. Они всегда пекут торт вместе, наливают себе вино, «Эди, какое тебе вино, немедленно прекрати» и пьют за одного из них: за Арту, Эрвина, Калтрину или Дхимитера. Эди кушает тортик и почти сразу зевает – как назло родители накрывают стол поздно! Когда её отправляют спать, на кухне звуки стихают, словно бы мама и папа молчат или шепчут. А после тишины звенят всхлипы. Эди уже поняла, что они хотят плакать, иначе бы они не продолжали печь торты и пить вино, поэтому она не мешает.
Но крадётся к двери и подслушивает.
Однажды папа говорит: «Это могут быть братья оттуда».
«Братья! У папы нет братьев!» Это кажется Эди нелогично важным, и она делает новую запись, сразу под «У горящего дяди в кино текла кровь – узнать, правда ли такое».
– Нет, неправда, Эди, и больше никакого телевидения после девяти вечера.
Хотя мама, блин, дурацкая и запрещает ей, взрослой, страшилки, Эди любит её грустные ласковые глаза, её седые волосы, её пахнущие деревом изрезанные руки, потому что она вырезает игрушки и даже головоломки! Она как-то сделала для Эди пятнашки, но через неделю Эди уже точно знала, как их собирать, и не выбросила только из-за сладковато-терпкого запаха древесины. Эх, она бы хотела жить в деревянном доме.
Услышав это, мама вырезает ей маленький домик. Это, конечно, не то, но пахнет он всё равно замечательно, и Эди принимает подарок.
Так же замечательно он пахнет, когда она поджигает его на заднем дворе. От пламени даже не тепло, если не всовывать палец внутрь, как в прошлый раз. Огонь слабый и гибнет слишком быстро, чем разочаровывает Эди, но очень красивый, и девочка остаётся с ним до самого конца.
У мамы в мастерской много заноз и ножичков, резаков, стамесок, а чтобы всё это было под рукой, мама носит куртку с дюжиной карманов.
– Мне тоже нужна такая. – Заявляет Эди.
Мама фыркает, вырезая гриву лошади, и прищуривает полные глаза.
– Зачем же это?
– Мне тоже нужно много с собой носить, мам, – терпеливо объясняет Эди и добивает: – Между прочим, не только в мастерской.
– Ооо, – тянет мама, опускает уголки губ и