и вернулся к стеллажу, небрежно кидая книгу к куче других. – Вставай в круг.
Послушание она впитала в себя с первыми каплями нектара. Резво встав в центр круга, на линиях пересечения четырёх домов, наблюдала, как Элай медленно и словно нехотя накидывает на плечи алую мантию и завязывает на груди кисточки. Невольно улыбнулась: её платье получилось гармонирующим с цветами его стихии. Мелочь, а кажется важной. Раз уж ей носить его клеймо до самой смерти.
– Я должен заранее… попросить у тебя прощения, – глухо пробормотал он, взяв с полки моток суровой джутовой верёвки. – Мне очень, очень жаль, но приятного будет мало. Это больно.
Эйфири удивлённо вскинула брови и откинула на спину косы. Нет, этот маг точно безумен. Он сейчас что, просит у неё прощения за необходимость оставить метку? Это же бред. Как нечто вроде «прости, сургуч, но чтобы ты стал печатью, я тебя нагрею». К такой боли она готова была давно – ха, это точно и вполовину не так дерьмово, как наказания мадам Вальтц, которая тренировала умение стоять на коленях одним способом. Рассыпая на полу крупу и привязывая руки к потолочной балке – стоять так, на крупе, полагалось сутки. А за нытьё можно было вдобавок отхватить розг.
Отсохните языки у тех, кто называл его жестоким: вы не видели жестокости.
– Я прекрасно знаю всю суть ритуала. И вполне готова.
В обсидиановых глазах мелькнула грусть – эту эмоцию Двенадцатая тоже знала, у грусти всегда разный привкус. Грусть Элая сейчас казалась табачным дымом. Она не позволяла себе вытянуть из него это чувство, да и вовсе не собиралась больше дерзить, съедая что-то без разрешения. Но калейдоскоп его ощущений так и манил узнать больше.
Он больше не медлил, будто хотел закончить неотвратимое как можно скорей. Встав напротив эйфири, в последний раз одарил её извиняющейся улыбкой, а затем прикрыл веки и неслышно зашептал слова древнего языка. Она попыталась прислушаться и разобрать их, но такие знания её роду не полагались, и призыв магии звучал не более, чем порывами ветра, эхом из самих стен, будто потемневших с первыми же словами Элая.
Продолжая шептать, он шагнул к ней ближе, и Двенадцатая послушно вытянула вперёд сомкнутые руки. Он обмотал верёвку вокруг её запястий, явно пытаясь сделать это посвободней, не натирать нежную кожу. Это казалось даже милым, если бы не крепнущая горечь во рту – не её, его. Его злило, что приходилось это делать. Преодолевая острое желание вобрать в себя шелуху его сомнений, она прижала руки к груди и вдохнула поглубже источаемый его крепким телом запах дыма. Она хороший фамильяр. Она послушный фамильяр. Она станет ему другом, сделает его жизнь лучше.
Верёвка обмоталась вокруг её плеч, спустилась к груди. Шёпот мага словно проникал под кожу, такой чуть сиплый, такой приятно тихий. Ласковый? Элай обходил её фигуру раз за разом, накидывая кольца связки одно за другим – когда верёвка дошла до поясницы, Двенадцатая начала ощущать его горечь чётче. Силилась только не заулыбаться, что было бы совсем не к месту, – но понимание,