за перила и никого на пути – замечательно, но когда приходилось пережидать, пока идущие вверх обойдут его, тут очевидно – Боря не тверд на ногах.
Я решил проследить, пока он не сядет в вагон.
Он не сел, и до вагона не дошел.
Задержался у турникета. «Идите наверх, там троллейбус, автобус, а здесь поезда, пьяных не пускаем». «Кто пьяный? Это ты про кого?» Ну и в том духе.
Я подбежал, ухватил Борю за локоть. Он не стал упираться и мы вновь оказались за барной стойкой.
– Боря, Бике, девушка эта, знает, что твой сын Достоевский?
– Не начинай. Достоевский – я, сын только родился с ним в один день, тут связь тонкая, постигаемая с трудом. Не всегда и не всеми.
– Понятно. Так она знает?
– Что?
– Ну-у-у…
– Что знает? Ты уже спрашивал.
– А ты не ответил. Кто она?
– Она княгиня.
– Из Грузии? Там все князья.
– Не из Грузии. Бике – значит князева дочь, дочь князя. Только отец ее погиб, конные экскурсии проводил в Домбае, трос не мосту лопнул, спасал туристов, погиб. Так она рассказывает, погиб как герой, а она дочь князя – героя. Сейчас в семье дяди живет. Здесь.
– М-м. Бике! Горянка?
– А что?
– Так. Как ей здесь?
– Отлично. На «Скорой» работает. Медсестра.
– Откачивала тебя? А Борь? Представляю, мчитесь в скорой, она тебе капельницу ставит, а ты ее за коленку. А?
– Примерно так и было. Завидуешь?
– Может быть. И что дальше? Как ты… Как ты с ней?..
Боря молчит, отключился. Заснул. Картинно, с прямой спиной, с приподнятым подбородком.
Я позвонил Зое, своей жене, она сказала, – хорошо,– и отвезла Борю домой, к его жене и его сыну.
Боря очень хорошо водил машину, прошлый свой старенький «Фольксваген» всегда чинил сам, водил виртуозно, никогда и никуда не опаздывал, ни при каких пробках, при этом не припомню, чтоб он жаловался на штрафы, на ГАИ, в общем, родился с баранкой в руках. Поэтому в роли пассажира чувствовал себя ущемленным, осознавал, что всё пузыри – ущемлённость эта, подтрунивал над собой, однако чувство превосходства, как водителя, накатывало помимо воли.
– Зоя, желтый! Успеешь! Дави гашетку, Зоя, Зоя, Зоя, – не мог удержаться Боря.
И, не остывая, но желая уйти от пафоса, в ужасе кричал:
– Зоя, мост! – въезжали на мост.
Мост. И что мост! По прямой же мост. Ай, Боря, Боря! Зоя смеялась. Смеялись вместе. Борю любили все. Не все понимали, что любят, может, от зависти не понимали.
Вот его последняя СМСка.
Больше не было.
Живешь в грехе,
Погибелью живешь ты.
И правит жизнью
Грех твой, а не ты
Небо – спасение твое
Ты сам – беда твоя.
Религиозным Боря не был. Боялся быть не искренним. Крест носил, а когда говорили, «Борь, ты ж еврей», он спокойно – «нет, – отвечал, – я русский и крещеный». В нем виделся кавказец, скорее закавказец, что-то азербайджанское.
Бывало, заводился:
– Откуда ты знаешь, веришь ты или не веришь?
Я пытался