наугад, прикладывала ко мне, касалась пальцами моих ключиц, вертела меня туда-сюда и решала.
В конце каждого сезона отдыха она оставляла мне несколько платьев, или рубашек, или сумок. Сваливала их кучей на мою кровать. Большинство оказывались слишком тесными или короткими, хотя она объявляла, что они сидят идеально, но именно они не давали мне по-настоящему слиться с ее кругом общения. В этом мире потомственной финансовой аристократии было не принято что-либо демонстрировать, выставлять напоказ. Одежда не имела значения – в отличие от деталей и умения носить ее, а я так и не научилась делать это как полагается.
А она, даже когда была одета в точности как я, приковывала к себе внимание.
Она вспомнила обо мне в следующие выходные, после того как застала меня у них в ванной. Ночью на Брейкер-Бич сложили костер, пара машин укрылась за дюнами, все мы, остальные, прибыли пешком. Сумки-холодильники с яхт загрузили дешевым пивом. Спички поднесли к трухлявым корягам, выброшенным волнами на берег.
Наступившая тишина заставила меня обернуться, и я увидела ее. Ее присутствие я скорее ощутила, чем услышала.
– Приветствую, – произнесла она, словно только и ждала, когда я замечу ее.
Вокруг костра мы собрались целой толпой, но она обращалась только ко мне. Она оказалась ниже ростом, чем мне запомнилось, – может, просто потому, что была босиком. Шлепанцы она несла в левой руке; края ее свободных джинсовых шортов обтрепались, толстовка с капюшоном была застегнута на молнию от ночной прохлады.
– Значит, нет столбняка? И сепсиса тоже? Ого, да я сила.
Я показала ей руку.
– Похоже, я буду жить.
Она расплылась в широкой улыбке, сверкнув ровными белыми зубами под луной. Отблеск костра дрожал на ее лице, как тени.
– Сэди Ломан, – представилась она, протягивая руку.
Я чуть не рассмеялась.
– Знаю. А я Эйвери.
Она огляделась и понизила голос:
– Я была у себя во дворе за домом, увидела дым, и мне стало любопытно. На такие сборища меня никогда не приглашали.
– В сущности, ты ничего не потеряла, – заверила я, но покривила душой. Эти ночи на пляже означали для нас свободу. Способ претендовать на что-либо. Я рисовалась по привычке, но сразу же пожалела об этом. Все праздновали – окончание учебы, новую жизнь, – и я впервые задумалась, что я здесь делаю. Что привело меня сюда и теперь удерживало здесь. За пределами этого города начинались неизведанные и бескрайние дебри, но для такого человека, как я, «где угодно» могло с таким же успехом означать «нигде».
Мой отец вырос в Литтлпорте; после окончания местного колледжа он вернулся сюда с учительским дипломом, заранее зная, что так и поступит. Моя мать очутилась здесь по чистой случайности. Рулила по побережью, завалив заднее сиденье бэушной машины вещами и припасами – всем скарбом, какой только имелся у нее в этом мире.
Она говорила, что-то в этом месте заставило ее остановиться. Что ее притянуло