гом деле!».
В обветшалой котомке старого монаха практически ничего не было кроме свёрнутых кусков тонкого желтоватого и хрупкого материала, на коем он начертал ещё в далёких странах свои славянские письмена. Он был очень благодарен тем желтолицым знакомым, не пожалевшим для него столь странный материал под названии «джии»1. В дополнение ему вручили ещё кисточки с краской, чтобы он не мучился, вырезая свои знаки на коре, похожей на бересту. Это вызывало у них смех. С теми азиатами старик познакомился года два назад на восточном рынке и со слезами вымолил у них сей удивительный материал, когда увидел, как они легко рисуют свои замысловатые знаки на джии. И решил тоже запечатлеть уже родные знаки, ибо не надеялся на обманчивую память в столь долгой дороге на родину. Возможно, это был тот редкий случай, когда в одном письме соединились две великие культуры.
«Жив ли Владимир Святославович? – подумал вновь старый путник. – Истекло неимоверно много лет, как я покинул родной край по его велению. И сдаётся мне, останься я здесь, на Руси, столько бы не прожил! Дай Бог повстречаться хотя бы с кем-то из тех, кто меня провожал в дальний путь».
***
Действительно, трудно было поверить, что кто-то ещё из помнивших монаха Сергия мог встретить его теперь… Тогда по приказу Великого князя Владимира он отправился во главе большого отряда дружинников искать загадочную страну Беловодье. И после – по прошествии почти двух десятилетий! – монах по-прежнему не мог ответить себе, правильно ли он сделал, что поведал князю о прекрасном крае, где живут долго и счастливо. Сам отец Сергий узнал о загадочной земле, когда побывал по молодости в Византии, куда был послан владетелем Киевской Руси.
По приезде обратно черноризец передал любопытную легенду о Беловодье. Рассказывал, что где-то неслыханно далеко, за бесконечными пустынями и высокими горами простирается неведомая страна с безмерно счастливыми жителями. Там нет несправедливости и насилия, там люди живут в вечно зелёных садах, там каждый день – праздник души, и никто не задумывается о том, что ждёт их завтра, ибо завтра у них есть всегда, и оно всегда прекрасно… Разве это не истинный ирий2? Разве это не мечта любого живущего на грешной земле?
Удивительная легенда произвела на князя неизгладимое впечатление. Он захотел сам убедиться: есть ли воистину чудесный край, сравнимый с раем на земле? И возможно ли навести такие же порядки в своих владениях? Коли всё так, как сказывают в чудесных преданьях ромеи3, то пусть отец Сергий изучит законы иноземцев, дабы их применить на Руси. Вот только никто – ни монах, ни князь, ни его подданные – не гадали, что путешествие сие затянется на бесконечные лета. «Так нужно ли было совершать мне столь долгий путь из-за несдержанного моего по юности языка? – думал сейчас чернец. – Или так было предназначено мне судьбой, и лишь кажется, что я что-то мог изменить в ней? Кто бы ответил!.. Нет, нет, – осёк он себя мысленно. – Именно так было предначертано свыше, и это надо принять смиренно».
***
Путник поднялся на очередной взгорок. Жители из деревеньки, которую он миновал два дня назад, сказали, что осталось совсем немного до Киева. И точно: он увидел широкий Днепр и знакомые маковки храмов. Господи! Будто снова вернулась молодость и не было всех тяжких лет, пока он скитался на чужбине! В старика словно влились новые силы, и он прибавил шагу. Он должен рассказать всё сородичам. Всё, что увидел и узнал там. Иначе зачем он жил? Зачем ходил в невероятную даль и похоронил там своих лучших товарищей? Зачем искал истину?
Седая борода отца Сергия развевалась на ветру, нетерпение охватывало его тело, голова слегка кружилась. Но он упорно шёл и шёл вперёд.
ЧАСТЬ I. КАНУН
Люди больше размышляют над своей судьбой, чем распоряжаются ею (Терив)
Когда начнётся хаос, вспомните Эразма –
он предрекал его (Эразм Роттердамский)
Шальной ветер то завывал у входа в пещеру, доходя до высоких сатанинских нот, то усиливался до глухого и мощного шума. И также одновременно он то придавал костру в глубине каменистого убежища силу и яркость, то беспощадно придавливал огонь, почти гася угли.
Звуки очередного шквала вызывали тяжёлую тоску у сидящего возле костра человека. Языки пламени отражались в его зрачках и были так схожи с воспоминаниями: они или слегка затухали в глубинах сознания, или снова разгорались и нестерпимо жгли невозвратимостью. Где она та жизнь, которая так радовала его раньше? Хотя порой и печалила. Но всё же это была его, ни на что не похожая, жизнь. Во всём разноцветье. Теперь же она исчезла, растаяла, как дым. И нынешнее существование представлялось совершенно безрадостным.
Владислав отвёл глаза от огня в другую сторону, туда, где зиял морозной темнотой выход. Провёл ладонью поверх длиннополой тёмно-коричневой куртки из шкуры лося, растирая оцепеневшие плечи, откинул назад длинные русые волосы. Этот постоянный пронизывающий холод сводил с ума – от него