язык!),
и молча лежал часами в своём закутке
с совершенно белым лицом и слепым взглядом,
катая по выбритым щекам крупные желваки.
Самое ужасное было в том,
что вчерашние друзья,
которых он так трепетно выгораживал,
топили его по полной,
поскольку вместо убийства по неосторожности
Мишку обвинили уже в предумышленном убийстве.
Читатель давно должен был догадаться,
что всё это происходило неспроста,
направляла события из-за кулис
уверенная рука судьи Петрова,
поклявшегося отомстить за сына.
Правда в этом деле уже была никому не нужна,
поэтому дело шилось быстро,
умелыми крупными стежками,
начался скорый судебный процесс,
исход которого был вполне понятен,
потому как вёл его давний петровский приятель,
Мишка на суде по-прежнему отмолчался,
получив полновесные пятнадцать лет строгача.
Карательная операция завершилась,
где-то за богато накрытым столом
судья Петров принимал поздравления,
благодаря коллег за помощь и содействие,
а упёртый парень Мишка
уходил этапом на Ванинскую пересылку.
Кадмий как проклятие
1.
Случаются на свете странные вещи,
которые превращают жизнь в ад,
лишают вас спокойствия,
не дают спать по ночам,
становятся занозой в мозгу,
заставляя забывать обо всём,
день за днём изматывая разум.
Именно таким проклятием
на закате советских времён
стал для меня именно кадмий,
«редкий элемент с атомным номером 48,
мягкий ковкий металл серебристо-белого цвета».
Работал я заводским снабженцем,
и начальство поставило мне задачу
достать этот растреклятый кадмий
во что бы то ни стало, любой ценой.
Сделать это официальным путём
на закате Госплана и Госснаба
уже никак не получалось,
поэтому, попросту говоря,
пришлось нам банально украсть
на чужом заводе пластину кадмия
и припрятать её в попутном контейнере.
Я, святое дело,
отрапортовал кому следует,
был обласкан и поощрён,
но… в поступившем контейнере
кадмия не оказалось!
Это была дьявольщина.
Я обшарил каждый метр,
лично допросил всех и вся,
долго и грязно/цинично ругался,
тайком молил небо сжалиться —
но кадмий исчез.
Этого не могло быть,
потому что просто быть не могло.
2.
Нет ничего на свете хуже,
чем в одночасье стать неудачником.
Ещё утром был я везунчиком,
баловнем судьбы,
которого ласково журили на совещаниях,
этаким «анфан терриблем»,
которому