он? «И много ли у него за душой», – напоминаю я себе, ведь денежный вопрос – самый главный.
Как выясняется чуть позже, тетушка полностью разделяет мои чувства. У дома она выгоняет из кареты дочерей и Дезире, которая все витает в облаках, а мне велит оставаться на месте. Заранее краснею. Достанется же мне сейчас и за немодное платье, и за то, что флиртую, как старая квакерша. Но вместо того чтобы распекать меня, тетушка спрашивает озабоченно:
– Что и сколько Нанетт дает за Дезире? Большое у нее приданое?
У меня комок подступает к горлу. Какое уж тут приданое!
– Сие мне неизвестно, тетенька. Бабушка не посвящала меня в свои планы.
– Но наследница все же ты? А то поглядеть на Дезире, так складывается впечатление, будто земли к рукам приберет она. Скрывать не стану – несколько весьма значительных лиц уже расспрашивали меня о твоей сестре. Брачное предложение она получит хоть завтра, если, конечно, Нанетт не поскупится.
– Бабушка, конечно, любит Дезире, но сейчас мы стеснены в средствах… – уклончиво начинаю я.
– Все ясно, – не дослушивает Иветт. – Значит, бесприданница. А раз она бесприданница, то передай ей, чтоб не тянула одеяло на себя.
– Боюсь, что не понимаю вас, тетенька.
Иветт с треском закрывает ажурный деревянный веер. Звук как от выстрела.
– Брось ломать комедию, Флоранс, все ты понимаешь. Без сахарных полей твоя сестра даром никому не нужна. Для законного брака одной смазливой мордашки будет маловато. Или Дезире собралась как-то иначе устроить свою судьбу?
– Силы небесные, что вы такое говорите?!
– То-то и оно. Ну, так вот, передай сестре, чтобы на следующем приеме глазищами не стреляла. Пусть сидит в уголку, как и подобает девушке без средств. И вот еще что – если она еще хоть словом обмолвится с мсье Фурье, женихом Олимпии, ей несдобровать. Без фартинга на улицу выгоню. Пусть сама решает, куда ей потом идти – хоть на паперть, а хоть и в подворотню.
С этими словами Иветт распахивает дверь и выходит первая, а я плетусь за ней с низко опущенной головой. Меня душат злые слезы. Поверить не могу, что тетя Иветт угрожала Дезире. Да еще такими словами! Хотя и Ди хороша. Ведет себя, как… как инженю на балу квартеронок! Этакая вульгарность! Скромнее надо быть.
Ох, и пристыдила бы я их обеих! Но так уж вышло, что я не сильна в repartie[15]. Остроумная ремарка подворачивается мне через час после окончания разговора, а то и через день. Что поделаешь – мямля. Встряхиваю головой, роняя шелковые розаны. Нет! Тетя повела себя бестактно, но зла я на нее не держу. А Дезире вырвалась из-под бабушкиной пяты, вот и пустилась во все тяжкие. Какой с нее спрос? К следующему суаре остепенится.
В детской темно, как в подвале. Куда подевалась Дезире? Не спать же, в самом деле, завалилась? Зажигаю газовый рожок, чтобы оглядеться, и прижимаю руку к губам. По спине пробегает колкая дрожь.
Рисунок стерт с доски. Во всю грифельную ширь тянется, изгибаясь несколько раз, белая линия. Толстая, словно положили мел плашмя да так им и вели. Мой взор скользит