и телом в свободное от школы время.
А времени у него этого свободного, как ещё сказал Герхард Шрёдер обо всех учителях четверть века назад в бытность свою канцлером Германии, до фига. Он любит доводить себя до границ физической выносливости, участвует и сам организовывает многодневные марафоны и очень гордится тем, что у него на теле нет ни одного грамма жира. От всех остальных немецких коллег он отличается какой-то спонтанностью, особенной, несвойственной немцам прямотой и естественной готовностью в любой момент танцевать брачные танцы куропаток.
– Вот, посмотри, – говорил он мне, делая такое движение, как будто собирался содрать с себя всю одежду. – У меня нет ни грамма жира. Kein Gramm Fett. Смотри!
Мой муж почему-то посчитал это признание неприличным. И с тех пор так и стал называть коллегу: Herr kein Gramm Fett, господин Ниодногограммажира.
Как бы там ни было, этот коллега с итальянской фамилией, приставкой «фон» и без грамма жира, считает, что он мой друг. Время от времени ему нравится играть в национальные стереотипы, и тогда он вспоминает, что его пра-пра-прадедушка был итальянцем и завещал быть итальянцами всем последующим поколениям, включая самого коллегу, который имел честь родиться в этой семье несколько столетий спустя. И нас объединяет общая эмигрантская судьба.
Иногда в его жизни случаются такие моменты, когда в нём просыпается национальная гордость Тогда буквально всё нутро его поднимается на дыбы, как взбесившаяся лошадь, и все остальные представители человеческого рода мгновенно становятся для него «они» с маленькой буквы. Они – немцы. Они – очень быстро фанатеют. Они – надо держать ухо востро. Они – совсем из другой оперы. Они – все, кроме меня, Лены. А у меня русская душа. Я эмигрантка, ну в точности, как его пра-пра-прадедушка. А он в точности, как я. Русские и итальянцы как-то друг другу ближе. Есть что-то между ними невыразимо близкое и необъяснимо родное. Остаётся только выяснить, что.
Одна из особенностей фон Итальяно – после того, как он заключил человека в своё сердце, как в каменный мешок, в качестве признака особой расположенности к нему, ну и в подтверждении того, что он его знает, думает о нём – всё время говорить ему одно и то же. Даже если он тебя сегодня уже триста раз видел, он триста раз, как заевшая пластинка, повторит одно и то же, например: «Лена, ты же знаешь, я твой друг». Похлопает тебя без разрешения по плечу и как горный козёл поскачет себе дальше.
Я сначала не знала, как на всё это реагировать. Кричать караул, вызывать полицию, драться, выяснять отношения? Было в нём что-то невыносимо прекрасное – сиротское и неприкаянное, как открытая незалеченная рана, что-то одновременно иудейское и пиратское. Эти элегантные прыжки из одной стороны в другую – то итальянское, то немецкое – постоянная необходимость держать нос по ветру, а ноги в руках, носить с собой чемоданчик со сменным бельём на экстренный случай, и мгновенно менять ориентацию под силу не каждому.
Для