До того я никогда не сталкивалась с беженцами. Тем более из Чечни. Сара мало рассказывала о себе и о своём прошлом. В Германию она приехала по программе помощи беженцам и вынужденным переселенцам вместе с сыном. Сына её я видела один только раз и то мельком. Он был постоянно в бегах и разъездах, то во Франции, то в Германии, то где-то ещё.
По рассказам Сары, сын собирался осесть во Франции, может быть, в Марселе, а может быть, в Нанте. А потом снова куда-то бежать. По рассказам всех остальных, убегая, он оставлял после себя много долгов, в том числе квартирных, и дважды в одном и том же месте не появлялся. Но это не имело никакого значения. Сама Сара производила впечатление человека, который на этом клочке земли находится временно.
С одной стороны, как бы постоянно, поскольку она всё время хлопотала о получении вида на жительство и неизменно получала отказы, а с другой – как бы временно. Что-то такое дремало в её глазах, что заставляло думать о сухом листке, гонимом ветром. То здесь он задержится, то там. А потом его снова всколыхнёт сильный порыв ветра, и он взлетит, выполнит немыслимый пируэт, который ему не принадлежит, и исчезнет в столь же немыслимой для него дали.
Сара была беженкой. Я – эмигранткой. Сара всюду ходила с цветными пакетами, которые тогда были популярны на родине: пластиковые пакеты различной степени плотности с разнообразными мотивами из жизни флоры и фауны. Она их меняла как перчатки. А у меня на плече болталась одна-единственная холщовая сумка натурального цвета без рисунков – достояние новой страны. Эта сумка была большая и просторная.
В неё помещалось много чего и даже то, что никуда больше не помещалось. И самое главное, её можно было носить через плечо. Эта простая сумка досталась мне от моего мужа Яцека. Тот в свою очередь получил её в подарок от своей мамы Терезы. Моя мама Люда, приезжая к нам в гости, штопала в ней дырки и пришивала лоскутки.
Я таскала её с собой каждый день и она внушала мне особенное чувство: что я на верном пути, что изменения происходят, но постепенно, и что меня несёт куда-то, но в совершенно определённом направлении, и там мне будет хорошо, и в целом, если присмотреться, то всё идёт по заранее намеченному плану. Сумка висела у меня на плече, я цеплялась за её ручки, как за верёвки подвесного моста над пропастью, и чувствовала, что не пропаду.
География моих перемещений в то время была небольшая. Я бегала в магазин, на прогулки и по делам. Толкала коляску с ребёнком. Всовывала в сумку памперсы, бутылки с молоком, запасы булок, печенья, фруктов, сменной одежды и всего того, что позволяло мне автономно существовать в течение трёх-четырёх часов с маленьким ребёнком за пределами дома. В ней же исчезали книги и тетрадки-словари с выписанными немецкими словами.
И каждый раз, гуляя с сыном, я надеялась посидеть на скамейке и поучить слова, пока тот спит. Но всякий раз, когда садилась на лавочку, он просыпался. И снова надо было вставать и идти. И тетрадка