друзей, что веселились в стороне.
– Не думай о грустном. Пошли, потанцуем, – шепнул он, и, демонстрируя настрой, так знакомо пробежался ладонями по бокам, а уже в следующее мгновение мы кружились под зажигательную «латину».
Мы всегда танцевали. Всегда. И музыка, казалось, поглощает в себя всё. Грусть, злость, обиды, непонимание. Она придавала сил, наделяла эмоциями. Я всё ещё помнила Андрея нежным, ласковым, отзывчивым, но менялся стиль жизни и менялся танец. Эмоции зашкаливали, движения становились резкими, страстными. Он рисковал сам и тянул в этот риск меня. А когда вошла во вкус, поздно было сбивать спесь строгим взглядом и грозным рыком. Он был опасен, но и я непроста. Андрей слишком поздно осознал это, почувствовал, но вскоре увлёкся огнём, что касался его, но пока ещё не кусал. Потому что этим огнём повелевал он сам. Он разжигал, он же умел его усмирить.
Скоро я узнала, что из себя представляет его ночная работа, и до боли, до крови кусала обветренные на обжигающе холодном ветру губы. Его отец держал меня за руку и шипел сквозь зубы: «Смотри!» Слёзы боли и обиды катились по холодным щекам, а сердце мучительно разрывалось в груди. Тогда я впервые узнала цену этой его любви. Ведь холёный, лощёный, с детства купающийся в любви и заботе мальчик едва не каждую ночь вместо того, чтобы готовиться к экзаменам, к поступлению в давно выбранный институт, ходил на тяжёлый рыбацкий промысел. Наравне с обычными работягами, наравне со взрослыми, здоровыми, закалёнными жизнью и стихией мужиками.
Я смотрела и не понимала. Подаренное совсем недавно колечко жгло кожу. В какой-то момент даже подумала, что лучше бы он грабил и воровал. Лучше бы… только не этот каторжный труд. Тут же прикусила себе язык, тут же мысленно обратилась к богу, чтобы тот уберёг Андрея от тех же грешных мыслей.
Как так вышло? Почему я ничего не заметила, почему не поняла? От него никогда не пахло рыбой, он никогда не говорил об усталости, не упоминал о возможности отдохнуть, набраться сил. Утром в школе, вечером со мной на танцах. Так, чтобы до упаду. А потом, значит, сюда…
Я всё думала, думала, а его отец стоял и смотрел, чтобы потом больно ударить в спину обидными словами.
– Любишь его, значит? – недобро хмыкнул мужчина. Совсем как сам Андрей, только яда в словах было больше.
– Люблю, – ответила я непослушными губами.
– И что с ним сделала эта любовь?
Я растерянно глянула на полыхающий яростью взгляд.
– Не знаешь? – паршиво улыбаясь, понятливо потянул его отец. – Ты обрубила ему крылья. Он отказался от семьи, отказался от своего будущего, а всё ради чего?
Мужчина шагнул ко мне, демонстративно брезгливо коснулся указательным пальцем острого подбородка, заставляя смотреть в его глаза.
– Маленькое рыжее чудо… Невелика награда.
– Андрей сильный и смелый, – я сквозь зубы выдавила твёрдые слова и с силой оттолкнула небрежное прикосновение. – Намного сильнее вас! – выдохнула с яростью. – И он не станет прятаться за отцовским капиталом так же, как когда-то сделали вы сами, – выплюнула обвинение,