забора огорода через дорогу.
– Матвеюшка, пошли в дом, – услышал он голос отца и, оглядываясь на Сергуню, послушно зашагал во двор.
Платон, взяв в руки кожаный саквояж, который стоял до этого на сиденье между ним и сыном, двинулся вслед за Матвеем. Аким же приподнял пассажирское сиденье и, достав оттуда две увесистые сумки из парусины, понес за Платоном.
Следующим утром, как только стало светло, Аким Никоныч выехал из ворот двора Платона. Хозяин дома вышел его провожать.
– Может, мне остаться с вами, Платон Никитич, пока ваша супруга с охраной не подъедут, а? – спросил извозчик. – Время неспокойное, и люди все злые, а у вас маленький сынишка.
– В родной деревне вряд ли что случится, – неуверенно ответил Платон. – Мы с Ксенией Павловной договорились встретиться здесь вчера, да они, видимо, задержались чуток. Сегодня, даст Бог, уже точно они должны подъехать. Я сопровождающих ее людей знаю давно – они очень обязательные люди и никогда меня не подводили.
– Вы можете на меня обидеться, если хотите, – понизив голос, обратился к нему Аким, – но брат ваш мне очень не нравится. Даром, что брат, а глаза у него, как у разбойника. И его сотоварищ – ничем ему не уступает.
– Спаси тебя Бог, Аким Никоныч, – сказал Платон и обнял извозчика. – Обо мне беспокоишься, а тебе самому-то тоже ехать да ехать…. Будь осторожен в дороге.
– Думал, ночью дождь будет, ан его так и не было, – чтобы скрыть выступившую скупую мужскую слезу, Аким полез поправлять подпругу у одной из лошадей. – С утра довольно тепло – к вечеру точно дождь начнется.
Проводив Акима, Платон зашел тихо в хорошо натопленный и прогретый дом и, удостоверившись, что Матвей сладко спит, решил прогуляться до реки Талки, которая протекала в версте за огородом вниз через дорогу. Передний родительский огородик, некогда облагороженный покойной Катей в виде засаженных кустов крыжовника, смородины и малины, сейчас имел вид довольно унылый отчасти просто из-за того, что уже была осень, а отчасти и из-за набегов летом местных ребятишек в пустующие кущи. Платон за полчаса добрался по повторно скошенным из-за теплой осени заливным лугам до берегов Талки, прошелся вначале вниз по течению с полверсты, затем вернулся обратно. Все это время ему казалось, что не было этих прошлых пятнадцати лет и что вот сейчас придет он домой, а там его встретит с ласковой тихой улыбкой его Катя.
Возвращаясь назад той же еле заметной тропой, Платон с радостью прислушивался к размеренному шуму осенней деревни: уже начались работы в овинах и гумнах. Где-то лаяли собаки; то тут, то там слышался гогот гусей и кудахтанье кур; с противоположного конца деревни доносились мычания коров и гулкие раскаты пастушьего кнута. Еще утром, как только рассвело, Платон, услышав скрип плохо смазанной крестьянской телеги, встал и выглянул в окно – в сторону Шумкина ехала подвода с мешками свежеобмолоченного зерна. Так как в Шумкине была только одна мельница Петра Кирилловича Малинина, Платон даже не стал выбегать из дому, чтобы передать