когда наши родители уезжали в гости, в театр или на бал. Мисс Мур поручала Егоровне заботы о Шурочке и могла, наконец, уделить внимание собственным делам: мы с братом давным-давно поняли, что наша добрейшая гувернантка почти никогда не имеет времени для себя. А будучи особою в высшей степени добросовестной, мисс ни разу не попросила у родителей даже настоящего выходного и довольствовалась лишь временем нашего сна, да иногда парой часов днём – когда к нам с братом приходил учитель музыки либо танцев. Но даже и тогда мисс считала нужным присутствовать хотя бы на части занятий, чтобы потом помогать нам подготовиться к следующим урокам.
Поэтому мы с братом раз и навсегда договорились, что наши с ним тихие, привольные вечера должны стать свободными и для мисс, и потому – никогда без нужды не обращались к ней.
Гостиная казалась мне спящей. Она освещалась лишь огнём в камине и несколькими свечами, и от этого выглядела куда более таинственной, нежели при прозаическом дневном свете. Здесь, как и в зале, были колонны, облицованные искусственным мрамором, несколько зеркал, многократно отражавших отблески огня, портреты в золочёных рамах, тяжёлый стол из красного дерева и мягкие кресла с изогнутыми подлокотниками. Всё это, благодаря неяркому освещению, казалось чуточку волшебным. Я поглядывала в огонь; мне было очень тепло и уютно, однако какая-то беспокойная мысль назойливо билась в моей голове.
Этот старичок – почему он так странно отнёсся к Человеку со смущённым лицом? Не вспылил, не закричал, не топнул ногой? Даже ни малейшей насмешки не было заметно в его бледно-голубых, выцветших глазах – лишь терпение и безмятежность. Означало ли это, что он как-то знает нашего незнакомца? Или же их встреча была простым совпадением?
Мы сидели на полу, листали альбом и радовались, что наши родители будут отсутствовать до ночи – значит, можно будет лечь спать попозже. Борис предложил пойти на кухню и выпросить у нашей кухарки Марфы остатки яблочного пирога, который был подан к ужину. Я горячо поддержала этот план, и мы уже вскочили на ноги, как вдруг дверь в гостиную отворилась, и вошёл он! Человек со смущённым лицом.
Да, он вошёл прямо в комнату – причем на его физиономии были написаны обычная для него конфузливость и огорчение за причинённые его приходом неудобства. Он неловко поклонился нам с братом и присел на краешек стула у стены.
Не могу сказать, что с нами происходило в тот момент – я, к примеру, остолбенела настолько, что забыла даже испугаться или закричать. Борис тоже не предпринял каких-либо действий, лишь сделал небольшой шаг вперёд, словно намеревался загородить меня собой – это вернуло меня к действительности. Брат был младше меня на целых четыре года, это мне следовало его защищать, а не наоборот.
Мы все трое молчали; было так тихо, что я даже расслышала, как в лакейской кухарка ругается с горничной, а нянюшка Егоровна, укладывая Шурочку, тихо напевает: «Баю-баюшки, баю, сидит котик на краю, моет мордочку свою…» Голоса взрослых приободрили меня – мы не