я сразу поехал в 83-й городок, разумеется, в медсанбат. Волновался как юноша – застану, не застану. Сердце колотилось, когда открывал дверь, когда шёл по коридору. И вдруг – она словно почувствовала. Вышла мне навстречу из какого-то кабинета, вышла и замерла на месте, едва не выронив какие-то медикаменты. Выдохнула:
– Ты?!..
И почти упала в мои объятия, не заботясь даже о том, что кто-то мог появиться в коридоре и увидеть это. Упала, и я ощутил, что моя щека, к которой прижалась она своей щекой, стала влажной от её слёз. Это были слёзы радости, слёзы счастья, такого мимолётного такого недолгого, но счастья.
У нас были считанные часы. Я выбрал проходящий через Калинин ленинградский поезд, который останавливался на две минуты где-то часа в четвертом часу утра, а в Бологое прибывал около 6 утра. Позднее уже поездов не было. Поезда между Ленинградом и Москвой в ту пору, разве что за исключением двух дневных, «сидячих», ходили ночью. Значит на вокзал мне нужно было выехать примерно в 3.15 и это с хорошим запасом, поскольку такси с радиотелефонами в Калинине ещё в те годы работали великолепно, чётко и надёжно.
Галя отпросилась со службы, и мы поспешили к ней в общежитие. В рабочее время оно пустовало. Это были неподражаемые минуты. Мы сбросили с себя всё лишнее буквально наперегонки, мы буквально растворились друг в друге. Она то смеялась без причины, то вдруг грустнела, а то и вовсе из глаз капали слёзки. Она считала часы, которые оставались у нас в запасе, а они истекали стремительно и необратимо.
Скоро раздался шум в холле. Стали возвращаться со службы девушки. Мы потихоньку улизнули от них и отправились к моим хозяевам некогда съёмной мною комнаты. Там посидели за столом, не без очень ограниченной выпивки. Хозяева были люди с пониманием. Как-то так всё устроили, что старенькая бабушка захотела пораньше спать, а хозяйка «вспомнила», что ей надо куда-то срочно по делам съездить. И снова мы оказались в маленькой комнатке, где я прожил с декабря по август, и в которой ещё недавно разыгрывались мои семейные оргии.
Мы не говорили о будущем. О чём мы могли говорить? Мы вспоминали наше знакомство, наши встречи. Тогда уже между нами стояла железобетонная стена по имени «жена». И несмотря на известную поговорку, жена нередко становилось именно такой стеной, которая не могла подвинуться.
Галя рассказывала о том, что её сестра готовится к свадьбе. Спросила, смогу ли приехать, если пришлёт приглашение? Но каким образом? Я ж теперь был снова как бы на приколе. Нет, в данном случае не из-за жены. Просто такие вот небольшие гарнизоны, как Куженкинский, офицер не мог покидать без дозволения командования. Отпроситься? Но куда, зачем и почему, если на свадьбу, без жены?
Да и рота, как я мог понять уже в первые дни, находилась в таком состоянии, что покидать её возможности не было.
Мы не сомкнули глаз. Галя прижималась ко мне и сжимала меня в объятиях, и я, словно бы повинуясь чему-то свыше, прижимался к ней, чувствуя, как растворяется каждая клеточка моего тела в каждой клеточке её тела. Мы готовы были задохнуться