этой дикой смеси было много мёда. Вкус был неописуемый. До вкусного неправильный.
– Ешь больше всех, – ещё раз поучительно наказала Варвара.
Сашенька кивнула. Она и без этих всех баб знала про кутью, неясно откуда, но точно знала. Она знала, что и делали её неправильно. И что на правильную кутью у них не было нужной еды. Она знала откуда-то, что кутья эта худая, но что её мать счастлива и такой. Сашенька Егорова ела кутью. Бабы молча смотрели.
– Молодец, – выдала Варвара. Она только это и могла сказать.
– Блины! Блины! – бабьи голоса даже в горе звонки. Напоминали неведомые Сашке церковные колокола. Звенели. Разрезали пространство. Саша от напряжения уже теряла сознание. И мир весь сократился до каких-то обрубков жизни. Небо. Пасмурно. Варвара. Блин. Ещё блин. Мама. Летит. Саша летит. Маму видит. А у неё в руке блин. А в блине кутья. Съешь, Саша. Съешь ещё блинок. Саша ест. Кто-то из баб дал самогону. Выпила. Горько. Плохо. Рвёт. Не. Не дам. Не вырвет. Блины для мамы. Кутья для мамы.
Потом стало тише. Самогон подействовал. Что-то отпустило. Сашенька почувствовала, что горит, что всё вертится. Кажется, откинулась она в руки сердобольной Галины. Она помнила, что Варвара сказала на стол положить блин, водку поставить, на стакан корочку и блюдце с кутьёй. Когда это было?
Шура Иванна очнулась от воспоминаний. Лоб её горел. Всё вокруг вертелось, и в ноздрях стоял запах старой бани.
– Бабушка-бабушка? – спросила осторожно Валя, – Ты чего, бабушка?
– Вспоминала, – тяжело вздохнула старуха, – Я знаю, как теперь поминать. Вспомнила уж.
Иванна задумалась, поминать ей свою мать (а для себя она решила помянуть именно её) не хотелось самогоном. Хотелось чего-то правильного, что ли. Но вина у Шуры не было никогда. Как-то раз только попробовали какую-то кислую бурду в колхозе. Не было ни обычной водки. Ни клюковки, ни сливовки.
– Вина у нас нет, – со вздохом сказала старуха.
– А что за то вино? Нужно? – серые глаза Валечки уставились на бабушку.
– Хорошо бы, или хоть что, – она стала осматривать, что есть, чего нет.
В старом буфете уже в самой избе нашлась старая банка мёда. Нет, мёд не закис, он просто засахарился так, что колом встал в банке. Его не брал даже нож.
– Мёд будет, пусть мёд, раньше мёд пили, – бормотала старуха.
Девчушка с любопытством смотрела на мёд, пыталась представить, как его пить. Ей думалось, что пьют такой жидкий, но всё равно густой акациевый мёд, что он лениво катит свои медовые волны по чашке и заливается в рот какого-то любителя такой сказочной выпивки. Она аж плечами передёрнула: фу, как сладко!
– Раньше из мёда делали напиток, как пиво, – пояснила старуха, – И пили.
Это уже меняло дело. Наверно, это не так сладко. Это наверно пиво, как мёд. Или мёд, как пиво. Хотя Валя не знала ни того, ни другого…
– Валюшка, помоги мне, – старуха достала кипятильник, его засунули в чайник. Сели кипятить воду.
– Зачем это бабушка? Делать пиво из мёда? – спрашивала