кипела холодным, жгучим, поющим странные, неясные, на неизвестном языке песни, огнём, голова была ясной, а каждый предмет приобрёл особый дух и особое очертание, говорившее, что можно особым образом с предметом сделать.
Валя вышла на кухню. Выпила холодной с ночи воды, ощущая, как вода эта приятно холодит, как она соответствует её внутреннему ощущению, как вода остужает те части в её теле, что были слишком горячи, и как бы не соответствовали остальному внутреннему холоду. Валя почувствовала, что желудок её нездоров, и сразу поняла, как и как долго его будет лечить. Той же водой она умылась, смывая с себя последние липкие паутинки снов. Затем она облила макушку этой же водой, стоя в сумеречном предрассветном саду, и ощутила, как жилы, которые связывали её с особым миром, вдруг, распрямляются и становятся “утренними”. Она сама не знала, что значит это “утреннее” состояние, что же за жилы такие пронизывают её тело, как натянутые струны, она просто опять знала, что это правильно. Омывая макушку, она стояла согнувшись, но вдруг осознала, что это не просто тело согнулось, это был поклон. Кому и зачем? Если бы её спросили, она бы, немного помявшись, ответила, что, кажется, всему. И пожала бы плечами со счастливым, наивно улыбающимся и недоуменным лицом. А потом бы, может, побежала от вопрошающего дальше смотреть на мир: на лес, на траву, на небо, на реку, на всё.
Чуткий старушечий сон Александры нарушил всего лишь еле слышимый топоток ног внучки и скрип раскрываемой двери. С растрёпанными волосами и свисавшей без лифчика грудью, она словно сыч, полетела к внучке. Валя как раз закончила умываться и тихо сидела на ступеньках, наблюдая за природой. Удивительно, но ни один ночной комар не попытался её укусить. А вот на Шуру накинулась одна такая злая комариха, что попыталась её укусить, если не в глаз, так в веко уж точно.
– Что ты тут делаешь? – спросила бабушка у внучки озабоченно. На всякий случай тревожным взглядом осматривая соседние брошенные избы и улицу в поисках Санька.
Валя поняла, что сейчас впервые соврёт. “Ложь во спасение истине равносильна”, – вдруг зазвучали у неё в голове голоса.
– Проснулась, – сказала она. Это была не правда, и не ложь. Это был компромисс.
– Пойдём-пойдём в избу, застудишься, деток не будет, – засуетилась Иванна.
Валя промолчала. Она знала, что деток у неё не будет независимо от того, будет она сидеть в сугробе, под тёплым одеялом или на раскалённой печи. На ней чёртов род прервётся. Да и Верин дар детей завести не даст. Он ей достался от старой, потерявшей всех женщины. Надо это считать!
– Пойдём, бабуля, пойдём, – девушка сноровисто нырнула под локоток старухи и повела её в избу.
– Ну, – протянула Иванна, – Коли уже не будет сна, – внучка виновато пожала плечами, – Будем пить чай?
– Надо блинов сделать. На помин, – вдруг сказала Валечка.
Шура испугалась, всплеснула руками, лицо её вытянулось, как у мертвеца, но спорить не стала. Со страху даже не стала спрашивать на чей помин.
Яйца,