отношения и переживать свои страхи. Потом, когда их не стало, брат выбивал мне путевку, чтобы хотя бы на месяц стать независимым и свободным человеком. Чтобы лишь один месяц в году иметь возможность согласиться на ночные посиделки у друзей, прогулки по городу, маршрут выходного дня, без оглядки на маленькую сестру, висящую на нем тяжким грузом.
Стало грустно и стыдно за то, что в те беззаботные времена я винила его. Каждое лето, со слезами на глазах, я цеплялась за него, как за последний островок школьной программы, и кричала ему в спину, что никогда к нему не вернусь. Что он предатель и бросает меня навсегда. И все потому, что дети всегда были так жестоки к нескладной девочке с тонкими, как два шнурка, косичками.
Эти стены видели так много радости, но хранили в себе еще и столько детских слез. Жаль, что они не могут рассказать об этом забывшему все поколению.
Мы спустились в фойе, заставленное какими-то ящиками, шкафами и стеллажами, как городской архив. Теперь это больше не место общего сбора всех отрядов на утреннюю зарядку, а место хранения.
– А зачем вам столько мебели? – не удержалась я, следуя по узким коридорам рукотворного лабиринта.
– Пришлось освободить все комнаты и подсобные помещения, чтобы разместить всех, кто смог до нас добраться. А здесь мы теперь оставляем инструменты, продукты длительного хранения, и даже книги, которые имеют хоть какую-то практическую ценность. От художественной литературы, к сожалению, пришлось отказаться. Сейчас мы боремся за выживание, а не за культурное просвещение.
Мы, наконец, покинули лабиринт, и вышли к большой двери, ведущей во двор. Сколько страшных минут было здесь проведено. Сколько слез пролито по ту их сторону. А сейчас страх сжимает мое сердце здесь.
Страх неизвестного. Страх нового и неясного.
Старик отворил дверь и все вокруг залило золотым светом. Это были не просто солнечные лучи, это был поток золота самой высшей пробы с запахом и плотностью драгоценного металла. Казалось, что если протянуть руку в этот свет, то она войдет в него с некоторым сопротивлением, как в вязкую субстанцию.
– Пойдем. У нас еще столько дел, – окликнул меня мужчина и вышел на крыльцо.
Я последовала за ним и оглядела двор, бывший когда-то площадкой для смотра песни и строя отрядов, зарницы и спонтанных концертов детских талантов. Брусчатка все еще выглядела прилично и даже не пошла буграми. Хотя справа ее стало меньше – на месте края площадки теперь высился заборчик, сколоченный на скорую руку из скамеечных спинок. Видимо, там расположилось что-то более нужное людям, чем место для прыжков и плясок.
– Теперь там огородик, – проследив за моим взглядом, заметил старичок. – Танцы, танцами, а кушать хочется всегда.
Я согласно кивнула. Он прав, выживание всегда стоит на первом месте, а о душе можно подумать и на досуге.
Но все же и здесь было место для развлечений. Перед входом дети играли в футбол. А у стены здания, на лавочках сидели болельщики из тех, кого не взяли в игру. Малыши еще еле выговаривали полные слова, но зато радостно улюлюкали