и растерянных, даже растерзанных жизнью. Только они имеют право залечивать свои раны самым недозволенным и бесстыдным образом. Только они имеют право на изысканные страдания и наслаждения. Это единственная тонкая струйка свежей хрустальной влаги в душном подземелье жизни. И Мария давала эту влагу, этот божественный анестетик, такой редкий, но такой прекрасный, на фоне которого меркла вся дрянь, зовущаяся жизненной необходимостью. Но Дэн чувствовал, что так не может продолжаться слишком долго. Приедалось все, приедалось до омерзения. Как иногда ему была противна эта девка с ее вечно писклявым: «хочу писать»… Но сколько поэзии в ее губах! Сколько тонкой эротики в ее черных глазах, в которых никогда не было ничего разумного, доброго и вечного! Именно это и влекло, именно эта черная дыра более всего и манила вглубь своей непролазной мглы, на дне которой – ничего, кроме бесконечных божественных совокуплений. Сколько их было!?
Боже, да он любил ее что ли…?!
Все-таки наступил день разлуки. Навечно. Навсегда. Они больше никогда не увидятся. Это «навечно» так больно поразило Дэна, вдруг прозревшего в это страшное «никогда». Все, к чему ты мог относиться беспечно, когда это было рядом, вблизи, вдруг затвердевает в какой-то опустошающей все живое бесконечно-ледяной неприступности. В вечной разлуке происходит столкновение с Нечеловеческим.
Дэн не думал, что это так сильно повлияет на него. Его сознание словно раздвоилось и помутилось: ведь оборвалась последняя нить, связывавшая его с реальностью, с живой теплой реальностью человеческого присутствия. По большей части Мария была лишь телом. Но сквозь естественную гламурность его девичьих форм все же временами прогладывало что-то человеческое и настоящее. И это было не только приятно. Это было нужно. Для чего-то очень важного, чего Дэн не мог понять до конца. Он всегда останавливался в отношениях на какой-то грани, не позволяя им проскочить в житейское, обыденное.
Да, Мария была очень странной. Но это был, пускай маленький и неприметный, но все-таки комок живого человеческого тепла, который всегда был под рукой, всегда так легко и беззащитно доступен. Это было реально, ох как реально… А теперь ее нет. Она ушла в невозвратность.
Умерла? Что-то страшное и смутное давило сознание, принуждая к принятию одной, только одной безутешной определенности. Она умерла, это точно, ведь что-то значил тот телефонный звонок посреди ночи несколько дней назад. Это был не розыгрыш и не сон. Это бред, чудовищный бред! Бред, ворвавшийся черным ураганом в жизнь, все в ней опрокинув и спутав окончательно. Разве умирают в таком молодом возрасте? От чего? Может это он сам ее убил? А кто вообще умер? Может не она!?
Дэн не мог ничего понять, настолько спутано было его сознание в те дни жестокой смертельной схватки с алкоголем. Не только с алкоголем: надвинулся какой-то непонятный, ранее неведомый сумрак, погрузивший существование в глухую немоту. Про такие периоды говорят «черная полоса». Но это слишком слабо; это