шефа.
Сделав вид, что оправляет пиджак, незаметно вытерла о ткань руки, подумав, что раньше не обращала внимания на то, что у Эдика такое обильное потоотделение.
– А Лизу я куда дену? Как я ей объясню? – главный начал заводиться. – Может, тебя на помирашек перевести?
– Может, на помирашек, – покорно согласилась Вероника.
То, что формирование страницы с некрологами об умерших горожанах считалось самой неквалифицированной работой, её не задело.
Голянкина смотрела на брыластое бульдожье лицо шефа и желала только одного: чтобы он оставил её в покое. Не могла же она, в самом деле, рассказать ему, как в сентябре трое отморозков схватили её на улице, затащили в машину, увезли в какую-то заброшенную деревню и там несколько дней, показавшихся вечностью, глумились. Её не били, не пытали, а просто напугали до смерти, не поверить в реальность угроз было невозможно. Запугав, поили водкой, кормили шашлыком и насиловали, насиловали. Попутно объяснили, что ей не следует в своей жёлтой газетке тявкать на уважаемых людей. Имелась в виду разоблачительная статья «Коммерция на цырлах», в которой живописались деяния Катаева, местного предпринимателя с криминальной подкладкой. Шеф страшно гордился этим материалом, наделавшим в городе шуму-грохоту, на редакционных планерках превозносил Голянкину, ставил в пример коллегам. По факту публикации милиция даже проводила проверку в отношении Катаева, окончившуюся, правда, пшиком, отказным материалом.
После кошмара с похищением и изнасилованием Вероника три недели провалялась в гинекологии с острым вагинитом, приведшим к эрозии шейки матки. Ублюдки истерли своими погаными корягами всю слизистую. Удивительно, как обошлось без венерических заболеваний. Медицина свое дело сделала, тело ей подлечили… тело, оно заплывчиво. А вот душу кто исцелит? Сколько стыда испытала она в медсанчасти, когда, путаясь и заикаясь, выдумывала причины заболевания. Как умоляла врача и медсестер сделать так, чтобы ни о чём не догадался муж. Как ему плела небылицы. Потом шок отошел, навалилось ватное безразличие. Никого не хотелось видеть, никуда не хотелось идти, пропал аппетит, уснуть удавалось лишь после дозы сильного снотворного. Сон приносил не облегченье, а кошмары, один страшнее другого. Уже когда её выписали из стационара, соскучившаяся дочка подходила, теребила за руку: «Мама, мама, когда ты со мной поиграешь?». Она отворачивалась от Галчонка к стене, натягивала на голову ватное одеяло, часами скулила без слез.
Все поняли, что с Вероникой произошло что-то из ряда вон, не знали только, из какого ряда. Сколько ее не расспрашивали – муж, родители, подруги, шеф – она никому не рассказала ни полслова.
Она была запугана настолько, что даже не помышляла о возмездии. По уму, о случившемся следовало заявлять в милицию или в прокуратуру, но для нее дорога туда была заказана. Её заявление попадет в руки всех этих алкашей, дебилов, бездельников и взяточников, которых она столько времени выводила на чистую воду. В результате никого не найдут, потому что искать не станут, а из неё под предлогом служебной необходимости вытянут