черепицами, которой украшены все величественные здания Бон и Дижона. Черепицы – желтые, бордовые, коричневые, – в них бургундцы хотели запечатлеть цвета листьев созревшего винограда. Вино в Бургундии – это альфа и омега, предмет гордости и ревности: не дай Бог заговорить о бордо или божоле. Не отличить шабли от бургонь-алиготе (белые) или кот-де-бон от нюи-сен-жорж (красные) может только тупица, пьющий колу. Культурный человек, с точки зрения бургундцев, различает и каждое из этих вин по годам, а все полсотни наименований бургундских знает как свои пять пальцев. В Бон есть музей вина, где можно получить хотя бы начальные теоретические знания. А практические – так зачем же еще приезжать сюда, думают местные жители, как не затем, чтобы распробовать их драгоценные напитки! В отеле Le Cep, существующем с XIV века, отеле, где останавливаются президенты, кинозвезды, модельеры, где спал юный Людовик XIV – приехал лечиться, но в больнице ночевать не решился, боялся микробов, – выпала и мне возможность быть гостем – и я все думала, как это у кроватей XIV века до сих пор не подломились ножки? В здешней декорации я почувствовала себя на несколько веков моложе, возможно, было в том и действие бургундского вина.
Бургундии удалось сохранить все, что есть на ее земле, в первозданном виде. Ничто не разрушено войнами, не снесено, не заброшено, плесень на древних камушках даже не успевает появиться – протирают.
Не надо удивляться, что самую легендарную свою победу бургундцы одержали без оружия, с помощью вина. 7 декабря 1513 года тридцатитысячное войско швейцарцев начало наступление на Дижон. Ля Тремуй, правитель Бургундии, имел только шесть тысяч защитников. Сражение было бы заранее проиграно, и Ля Тремуй предложил подписать мирный договор, но швейцарцы мира не хотели и открыли огонь. Тогда Ля Тремую пришла в голову необычная идея: чем сильна Бургундия, тем она и должна воевать. Он послал новых переговорщиков и целую вереницу обозов с вином. Солдаты перепились, и швейцарцам пришлось снять осаду. Договор был подписан, и хотя Людовик XII так и не понял, что это за «чудесно странный» договор и отказался его ратифицировать, но Дижон и Бургундия уже были спасены.
Сегодняшняя Бургундия – это живой музей.
Вместо того, чтобы стать Францией, нынешняя страна вполне могла называться Бургундией. Если б в XVI веке, незадолго до «винной победы», бургундским герцогам Валуа не пришлось сдаться на милость французской короны: у последнего Валуа, убитого в сражении, единственной наследницей была дочь. Так что если спросить, почему Бургундия стала французской провинцией, а не наоборот, и здесь подходит универсальный французский ответ: «Ищите женщину».
В сегодняшнем Дижоне о тех героических и смутных временах напоминает только музей – Дворец Герцогов и Государства Бургундского. Да еще сова, старинный талисман города, – барельеф в стене, полустершийся, потому что все туристы проводят по нему рукой: считается, что это приносит счастье. Общество потребления развернуло Бургундию в сторону бизнеса.