– и мы все начнем заново! А пока… пока остается нам надеяться только на поддержку твоего отца, дай ему Бог доброго здоровья, и на нашу неизбывную любовь друг к другу. Сердца наши всегда будут биться слитно, как бы далеко мы ни находились друг от друга!
Страсбург – последний французский город, откуда я могу отправить почту с надеждой, что она достигнет Парижа…
Не могу заставить себя сказать безвозвратное «прощай»! До встречи, моя любовь, – надеюсь, до скорой встречи.
Тайный супруг твой – Дмитрий Видов.
«Бамага» от лукавого взора
Париж, 1832 год
– Кто здеся Араго? – хриплым простуженным или прокуренным басом вопросил малец, почесывая одну грязную ногу о другую. – У меня к нему бамага.
– Это я, – шагнул вперед редактор. – Что за бамага? От кого?
– Да ты небось грамотный, – хмыкнул гамен. – Сам прочитаешь, от кого. Она сказала, что ты сразу поймешь.
– Она? – резким, даже каким-то режущим голосом воскликнула графиня Стефания, подавшись вперед. – Кто именно?
– А твоя какая забота? – презрительно покосился на нее из-под козырька мальчишка. – Неужто не знаешь, что любопытной кошке усы прищемили немножко?
– Повежливей с дамой, мой юный друг! – прикрикнул Араго. – Ну, кто тебе письмо передал?
Мальчишка хмыкнул, чуть сдвинул назад фуражку и хитро прищурился.
Араго понимающе кивнул и достал из кармана серебряную монету в 25 сантимов, то есть в четверть франка.
Глаза мальчишки радостно блеснули. Чумазая ручонка цапнула монету и утопила ее в лохмотьях, а потом пошарила в их глубинах и протянула Араго сложенный вчетверо и запечатанный облаткой листок.
– Бамагу писал ентот ваш, как его, Лукавый Взор, – снисходительно сообщил гамен. – А передала мне ее тут недалеко, на Оливье[14], одна прехорошенькая нана[15]. Сказала, что от Лукавого Взора, разъяснила, куда идти, – да ускакала, юбчонку подобрав и ножек не замарав. Ох, прыткая нана! Сразу видно, нашенская, не из тех, что в екипажах разъезжают, грязью народ забрызгивая! Ничего, доездятся они, ох доездятся!
Он бросил презрительный взгляд на графиню и засвистел бессмертную «Ça ira»[16].
За конторками послышались с трудом подавляемые смешки.
Намек поняли все. Только в богатых частях города и на бульварах были устроены протечные фонтаны, которые очищали сточные канавы. А вообще-то на большинстве парижских улиц царила изрядная грязища, и после дождей она становилась почти непролазной. Кухарки не стеснялись выплескивать из окон помои и выбрасывать мусор. Кое-где прохожие буквально пробирались по заваленным нечистотами тротуарам. Однако приходилось признать, что урожденные парижанки были в этом истинными мастерицами. Как серны, перепрыгивали они с камешка на камешек, с сухого места на сухое, приподняв юбки, едва касаясь до мостовой кончиком носка, – и умудрялись приходить домой, не замарав