и, наконец, оглашение приговора. Перечислены были все злодеяния заключённых здесь под стражу людей.
Бабушку признали виновной в колдовстве, а значит – в служении дьяволу. Она-де околдовала несчастную, обратившуюся к ней за помощью беременную женщину, жену уважаемого всеми горожанина, воспользовалась её состоянием, и навела порчу на плод. В результате её действий схватки прекратились, и женщина смогла разрешиться от беременности лишь месяцем позже. Посочувствовали страданиям бедной женщины, вынужденной мучиться целый месяц, но не указали истинного срока беременности, при котором произошли роды. Кроме задержки родов, неоспоримым доказательством колдовства, приводился тот факт, что у рождённой девочки, глаза и волосы оказались точно такими же, как глаза и волосы у моей бабушки. У них обеих был редкий цвет глаз – зелёный, а волос – рыжий. Ни по линии отца, ни по линии матери новорожденной не встречались ни такой цвет глаз, ни волос. Я не знала, откуда у новорожденной девочки оказались такие же глаза и волосы, но, несомненно, не из-за того, как вещал инквизитор, бабушке нужен был этот месяц задержки в родах, чтобы заколдовать девочку, изменить её цвет глаз и волос.
Мою бабушку Карен приговорили к сожжению на костре, потому что она не признала себя колдуньей и не признавала приведённые факты – колдовством. Девушку – служанку приговорили к ношению позорной одежды, она согласилась со всем, что ей вменяли, то есть призналась в пособничестве в колдовстве, так как именно она посоветовала своей госпоже обратиться к моей бабушке, а затем неукоснительно исполняла все бабушкины указания по уходу за своей госпожой. Молодого парня приговорили к ударами плетью, за – что, я не расслышала, мне было уже не до него. Я не могла поверить в услышанное, в реальность происходящего, в действительность приговора для моей бабушки.
Приговоры начали исполнять тотчас же, облачив девушку в позорную одежду и исполнив вынесенный приговор парню, взялись за бабушку, её подвели к эшафоту. В центре эшафота был вделан столб, к нему и подвели бабушку. Как могла я протиснулась ближе, и, наконец-то, наши с бабушкой глаза встретились. Я не могла без слёз смотреть на неё, но старалась сдерживаться, не хотела огорчать её своими слезами в последние минуты её жизни. А она была так спокойна. Палач сорвал с бабушки одежду и привязал её нагой к столбу, затем начал укладывать вокруг загодя заготовленные дрова и хворост, стараясь как можно выше уложить поленья, его торопил инквизитор, небо всё было в тёмных тучах, вот-вот обещал начаться дождь. И вот палач отошёл, закончив свою работу. Поджечь костер поручалось самым почётным, знатным горожанам. Не отрываясь, я смотрела на бабушкино лицо, стараясь запомнить его до последней морщинки, она заметно похудела, черты её лица заострились, дряблая кожа обвисла, почти все волосы поседели за дни, проведённые в тюрьме, только когда порывы ветра разметали копну бабушкиных волос, мелькнули среди