чашками. Между ними посредине стоял торт – настолько идеальный, что как будто пластмассовый.
– Ждешь гостей? – спросил Петров.
– Только тебя, – и после паузы, – Почему ты вернулся?
– Мне больше некуда было идти.
Наливая чай, Марта пролила немного на скатерть. Ее руки дрожали. Петров почувствовал себя неловко.
– С чем торт? – спросил он.
– Клубничный. Будешь?
– Нет, спасибо.
Снова повисло молчание. Марта бросила кубик рафинада в чай, поправила блюдце, принялась суетливо стирать со скатерти невидимые крошки. Петров смотрел на нее и не узнавал. Куда-то делся ее прямой бесстыдный взгляд – теперь Марта смотрела в пол и смущенно заправляла за ухо прядь волос, которая то и дело падала на лицо. Он накрыл ее руку своей. Она не сопротивлялась.
Едва прикоснувшись к ее коже, Петров почувствовал, как из точки ровно посредине грудной клетки начинает дыбиться и расползаться пустота. С каждой секундой она все увеличивалась, требовала выплеснуться и поглотить это беззащитное существо – такое упругое, наверняка, сладкое на вкус.
От предвкушения этой божественной сладости Петров зажмурился. И в темноте поплыли картины, смутные, мимолетные воспоминания: вот он берет нож, вот перед ним связанная женщина, она напугана и пытается кричать, но рот ее замотан скотчем; а вот перед ним другая, и ногти ее так бесстыдно красны, и в глазах ее ужас – сочный, текучий, клубничный ужас. Кого-то из них звали Марта. Возможно, их всех.
Он сипло задышал, изо всех сил стараясь удержаться на кромке сознания.
Марта сказала:
– Ад разделывает тебя, как лобстера. Чувствуешь? Его нож уже в твоем в затылке.
Позже, засыпая, Петров почувствовал укол, будто его укусило за руку насекомое. Открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним Марту. В руке у нее был шприц.
– Это что еще такое? – попытался возмутиться Петров, но язык не слушался, и получилось только «Эо..т—т—то ш—ш—ш ко—оэ».
Марта приложила палец к губам и выскользнула из комнаты. Петров попытался встать и пойти следом, но, вместо этого, как в яму, провалился в сон.
Ему снилась медицинская палата с решетками на окнах и лязгающим засовом на двери. Посреди палаты стояло кресло, похожее на стоматологическое, но с ремнями для фиксации рук, ног и туловища. Особенная больница – так они ее называли.
Рядом с креслом стоял врач с капельницей, а за его спиной – трое полицейских в форме. Никто из них не шевелился.
Петров видел эту картину со стороны и одновременно снизу вверх, как будто был привязан к креслу. Ему было неуютно и хотелось, чтобы все поскорее закончилось, но никто, казалось, никуда не торопился.
Потом из динамиков под потолком раздался механический голос:
– Павулон десять кубиков. Подготовить хлорид калия.
Петров дернулся на кресле, и ремни больно впились в запястья.
– А обезболить? Вы забыли обезболить! – закричал Петров, но из его рта